Бунт

С «квитками» многие батраки путались, и случалось, что теряли их. Тогда Черномор обычно удерживал в свою пользу часть заработка. Обиженный батрак протестовал, ссылаясь на то, что вся артель видела, как он работал. Черномор упрямо отнекивался и говорил:

– Артель, известно дело, своего брата всегда покроет. Артели веры нельзя давать!

– Да ты же сам видел, как я работал?! – спорил обиженный.

Черномор бывал неумолим:

– Разве вас всех упомнишь!.. Ничего не помню, браток!.. Я один, а вас – вон сколько.

Также немалый доход получал Черномор от батраков, не имевших паспорта или просрочивших его.

Многие из батраков были настолько бедны, что выбирали себе только месячные билеты за десять-пятнадцать копеек. Таких Черномор задерживал у себя на работе, а потом особенно прижимал, грозясь, что сдаст на руки полиции… И нередко он приводил угрозу в исполнение. Наскафтымский урядник был, своим человеком в конторе и покрывал все плутни Черномора, получая за это почти каждый месяц или деньги, или подарки.

День расчета со «сроковыми» рабочими в графском имении никогда не обходится без скандала.

Сегодня Прохор и Липат получают свою заработанную тяжелым трудом плату. Прохору недужится. В контору идет пока один Липат с Гришкой и другими товарищами. По исчислению Липата, ему надо получить за четыре недели пятнадцать рублей сорок копеек. И эта за каторжную муку, за рабочие дни не менее четырнадцати-пятнадцати часов!

У Черномора записано к выдаче всего только девятв рублей. И так не только Липату, но и многим другим батракам.

– Как же так? – говорит опешивший Липат. – Ведь рядились по шести гривен в день?

– А харчи? – выкрикивает Черномор. – Шесть рублей, ну, на худой конец, – пятерку причитается за тебя на харчи или нет?

– Ды-к ведь харч полагается!.. Во всех экономиях так.

– Ха-ха!.. Полагается!.. – нагло смеется всем в глаза Черномор. – Ты што же думаешь, я тебе благодетель выискался, штоб задаром кормить?

– Уговор же был?!

– Насчет уговору что-то, браток, не помню! Лишнее мелешь!.. Что касаемо стакана водки по праздникам, то действительно обещал, а насчет харча нигде не записано…

– Разбойник!..

– Кровопийца!.. Иуда!.. – несется отчаянная брань и негодующие крики прямо в лицо Черномору.

Черномор наглеет, принимает угрожающую позу и набрасывается на батраков и Липата.

– Чего глотками зёвкаете? Эй, вы!.. Спасибо скажите, что Христа ради держу вас у себя, таких беспаспортных! Где у тебя паспорт, а?.. Может, ты из беглых каторжников? А я за тебя отвечай!.. Позявкай еще – мигом в стан представлю!

– Ды-к паспорт у тебя же в конторе? – возражает Лкпат.

– Ды-к, ды-к! А срок этому паспорту какой? Срок ему давно вышел!

Липат скребет у себя в затылке и мучительно соображает, что срок его месячному билету уже кончился.

Он плохо знает законы. Но слова «стан», «урядник» – всегда наводят на него страх. Кое-кто из его односельчан уже походил по тюрьмам и этапам за беспаспортность. Недаром говорится: «От сумы да тюрьмы не отказывайся».

Все батраки думают и чувствуют так же, как Липат.

А Черномор, зная свою силу, уверенно и смело сыплет словами, как горохом.

– Да вы – так вашу перетак – в ножки мне должны кланяться, что кусок хлеба вам, бродягам, даю!

Волнение среди батраков растет и переходит от одного к другому, но оно пока сдерживается, и гул идет по толпе.

– Что же это такое? А?.. Грабеж?..

– Нет таких правов, чтобы ряда по одной цене, а расчет – по другой!..

Черномор тверд. Только блестят и зыркают по толпе его хищные плутовские глаза.

– Пр-а-ва?! Всякая рвань тоже о правах рассуждает! Я свою ряду знаю!..

Заметив вылезшего вперед из толпы Гришку, он злобно бросает ему:

– А ты, паренек, у меня на особой заметке!.. Из молодых, да ранний! Тюремных вшей, должно быть, захотел покормить?!

Батраки отказываются брать расчет. Черномор спешит уйти в контору. Вслед ему раздается негодующий возглас:

– Эх, разметать бы это воронье гнездо!..

Долго, весь день, гомонят батраки. У конторы и у рабочих бараков собираются отдельные кучки, обсуждают, сжимают кулаки, размахивают руками. И так до вечера.

Вечером кто-то пьяным, надрывистым голосом проклинает злодея Черномора, горемычную крестьянскую жизнь, помещиков и самого господа бога, попускающего такие гадости. А поздно ночью камень бухает в окно конторы. Слышится звон разбиваемых стекол, лай спущенной с цепи собаки. Черномор выходит на крыльцо и дает несколько выстрелов из ружья в темную пустоту.

Прохор в контору не ходил. У него по всему телу жар. Голова тяжко налита свинцом, и ломит во всех суставах. Липат с Гришкой рассказывают о проиешедшем.

От боли и от дум Прохор не спит, всю ночь мечется. Тоскливые черные мысли бродят неотвязно в голове. Вот надеялся, что к осени вернется с Гришкой домой, будут деньги на уплату подати и на лошадь. А теперь, видно, опять оставайся без лошади.