Бунт Дениса Бушуева

Но многие уже были сильно пьяны, и вышло все это как-то недруж но, хотя многие старались подчеркнуть экстаз.

Алексей Николаевич поймал за рубаху Анания Северьяныча.

– Слушай, ты, «стало быть с конца на конец»… пойдем-ка со мной.

И потащил Анания Северьяныча в кабинет Дениса. В кабинете на стене висели фотографии актеров МХАТа в ролях из пьесы Бушуева «Братья». Поставив щуплого и перепуганного старика перед фотографией Хмелева в роли комиссара Черемных, Алексей Николаевич пьяно икнул и спросил:

– Кто такой?

Ананий Северьяныч дернул бороденкой и замигал глазами.

– Кто, говорю, такой?

– Надо быть, солдать… – выдавил старик.

– Солдать!.. – передразнил Алексей Николаевич. – Сам ты, брат, «солдать»! Это Николай Палыч Хмелев… Не тот Николай Палыч, что декабристов укокошил, а – другой, блестящий актер, которого сын твой дурацкой ролью укокошил. Понял?

– Чегой-то?

– Не понял?

– Чегой-то не понял… Туманно.

– Эге-ге-ге-ге… – колыхаясь от смеха, протянул Алексей Николаевич. – Туманно, говоришь?.. А впрочем, ты, Северьяныч, прав: кругом туман…

И, безнадежно махнув рукой, пошел, покачиваясь, из кабинета.

В столовой, потушив свет, Семен Винокуров, или, как его звала вся Москва, – Семка, поэт и лихой переводчик с немецкого и французского, человек молодой, красивый и хамоватый, обнимал Настю и пытался поцеловать ее.

– Ох, не нада… не нада… – вздыхала Настя.

На веранде стоял дым коромыслом – танцевали румбу. Крынкин, поминутно поправляя пенсне, рассказывал сидевшему на перилах Лапшину:

– Ты ведь знаешь… Сашку Шарова обошли орденом. Так вот какую я ему казнь придумал: под каждый п-праздник… под Новый год там… или под Первое мая посылаю ему фотографию с моего ордена Ленина. Ух и бесится… Матом прямо кроет по телефону. Хочешь сейчас позвоню, а ты послушай, как он лаяться будет…

И он зашелся мелким, дробным смешком.

– Так я тебе виды Варшавы пришлю из Польши, – рассмеялся Лапшин. – Тебя ведь в прошлом году не пустили за границу-то. Известно: ты просился.

– Врут, врут… – кисло запротестовал композитор. – И нагло врут.

– Ничего не врут. Я в Кремле на банкете слышал.

– В Кремле?

– Ну да. Мне портрет Ворошилова заказан. И был я недавно на банкете… ну, и вот слышал. Знаешь от кого? – Лапшин хитро прищурился: – от самого Рычкова.

Крынкин окончательно скис, выпил еще стакан вина и, наспех попрощавшись, уехал.

Лапшин, от души хохоча, подозвал Дениса.

– Денис, слушай… аха-ха… Да ты слушай, как я Крынкина разыграл!

И подробно рассказал Денису, как он разыграл Крынкина.

В углу жены «инженеров человеческих душ» спорили о достоинствах советских и заграничных марок машин.

– Валя! Валя! – кричала мужу хорошенькая Батаева. – Бирюковы тоже «шевроле» купили! Долго мы с тобой на «эмке» будем трястись?

– А вот закончит твой Валя новый роман, тысяч 30–50 получит – и купите хорошую машину, – утешала ее подруга, пышная женщина, вся в кольцах и ожерельях. – Слушай, Женя, забыла сказать: у меня есть новая пластинка Вертинского «Мадам, уже падают листья» – вот прелесть-то! Приходи послушать…

Возле Кирюхина собралась небольшая кучка гостей.

– А я вам говорю, что роман Бирюкова слабый! – ораторствовал он. – Ни одного живого образа, ни одного меткого сравнения, ни одной метафоры… Образы коммунистов – бледны. Образы кулачья – шаблонны. Серенькая, тусклая вещица, ч-чёрт бы ее побрал совсем, и с автором вместе. Вот уж образчик, «как не надо писать»… Да попадись она Хозяину на глаза…

– Говорят, он ее уже читал… – тихо и робко вставил маленький, черненький Якимов, человек неизвестной профессии, но всегда видимый всеми всюду и везде. – Читал, уверяю вас – читал и дал хороший отзыв.

– Гм… н-не знаю… – неуверенно и не очень бодро сказал Кирюхин и почему-то стал платком чистить глаз. Только тут он вспомнил, что в третьей части романа Бирюкова выведен образ Сталина.

«Эк, меня дернула нелегкая», – с досадой подумал он и отошел в сторону.

Вслед за композитором Крынкиным уехал упившийся Алексей Большой. Колька, шофер его, с помощью Бушуева привычно уложил на заднее сиденье машины маститого писателя, и, взмахнув лучами фар, машина укатила.

Один за другим гости стали разъезжаться. Лапшин остался ночевать у Дениса.

XIII

Сразу после выхода из больницы Денис Бушуев попал в привычный водоворот всякого рода дел. То летел на редакционное совещание в редакцию журнала «Революция», членом редколлегии которого он состоял, то торопился на собрание в группком писателей, то читал по радио, то «делился писательским опытом» со студентами Литературного института и лишь урывками работал над новой поэмой. Мучила обширная переписка и рукописи начинающих писателей, которые Денис получал в большом количестве и к которым всегда относился с большим вниманием. Он никогда не «отписывался», читал их с карандашом в руках, отмечая достоинства и недостатки в равной степени, и отвечал автору подробным письмом. А вскоре Союз писателей взвалил на него еще одну обязанность, отказаться от которой решительно не было никакой возможности, – руководить большим литературным кружком при библиотеке имени Белинского на Остоженке.