Бунт Хаус

— Просто перестань уже быть такой колючей и соглашайся, — стонет он. — Сегодня вечером, завтра и в воскресенье. И все. Три ночи. Я буду вести себя наилучшим образом.

— И я увижу, что ты не какой-то злобный монстр, и влюблюсь в тебя?

— Возможно, — соглашается он. — Или, может быть, ты увидишь, что я чудовище и все равно влюбишься в меня.

В ТЕМНОТЕ…

Я БРЫКАЮСЬ И КРИЧУ.

Я уже давно поняла, что пинки и крики не помогают, но у меня нет выбора.

Я — обезумевшее, загнанное в ловушку животное, жаждущее свободы.

Свободы, которая никогда не придет.

— Пожалуйста! Пожалуйста, я обещаю... я никому не скажу. Клянусь, я не произнесу ни слова. Я обещаю, обещаю, обещаю. Я никому не скажу, что ты сделал. Пожалуйста! ВЫПУСТИ МЕНЯ!

Глава 18.

РЭН

ЭЛОДИ ДАЁТ СОГЛАСИЕ на мое предложение так, будто перспектива провести со мной следующие три ночи будет настолько травмирующей, что ей понадобится десятилетие терапии после этого. И, возможно, так и будет. Если что, то я знаю отличного парня в Олбани, у которого цены разумные, и я с радостью передам ей эту информацию. Но до тех пор, пока это не произошло, я собираюсь максимально использовать те часы, которые проведу с ней. Она сидит по-индийски на одеяле, используя материал, чтобы прикрыть свои босые ноги — они, должно быть, замерзли — и смотрит на меня так, словно она столкнулась с самым пугающим опытом своего существования.

— Вперед, задавай свои вопросы, — говорю я ей, снова плюхаясь на спину, изображая беззаботность, которой не чувствую.

Вообще-то я далек от беспечности. Это очень рискованный шаг с моей стороны. Я буду предельно откровенен с ней, буду говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды, но это опасно. Элоди может решить, что я ей противен и она действительно не захочет иметь со мной ничего общего. Если это случится, мне придется выполнить условия сделки, которую я заключил с ней, и оставить ее в покое. Только я знаю, как сильно это на меня подействует. Это разрушит меня изнутри, и я ни хрена не смогу с этим поделать. Обещание есть обещание, и я не даю их просто так.

— Откуда ты родом? — спрашивает она, стараясь говорить как можно тише и ровнее.

Элоди изо всех сил старается показать мне, как ей все это утомительно, и делает это чертовски хорошо.

— Я родился в Англии. Точнее, в Суррее. Моя мать была англичанкой. Но мой отец-американец. Из Нью-Йорка. Джейкоби живут в Нью-Йорке с момента основания города. В начале в семье были финансисты. Банкиры и инвесторы. Однако мой дед пошел в армию, а после него и мой отец. Оба сделали карьеру в армии. Для них обоих я сплошное разочарование.

— Потому что ты не собираешься идти в армию?

— О, нет. Я мог бы завербоваться, и все равно был бы самым большим разочарованием, которое когда-либо испытывал каждый из них. Видишь ли, я не традиционный Джейкоби. Я непослушен. — Я смеюсь, произнося это слово, слыша одинаковый гнев в голосах моего отца и деда одновременно. — Я всегда ковырялся в заборах, предназначенных для того, чтобы контролировать меня и держать в узде. Проверял их границы. Мне казалось неразумно не делать этого.

— Если твой отец хоть чем-то похож на моего, то уверена, что все прошло не очень хорошо.

Я печально качаю головой.

— Нет, не особенно. Ты хочешь сказать, что не подчинялась всемогущему полковнику Стиллуотеру?

— Нет, — сухо отвечает она. — Я еще в юном возрасте решила, что мне не нравится боль.

В моем животе образуется узел, затягивающийся до тех пор, пока он не достигает точки, где ему потребуются дни, чтобы распутаться.

— Он причинял тебе боль?

— Да ладно тебе, не надо так удивляться, — с горечью говорит она. — Только не говори мне, что твой не причинил тебе вреда. Это все, что умеют делать, такие люди, как наши отцы. Мы просто сделали разный выбор. Ты стал сопротивляться, а я нет.

Я не могу сказать, звучит ли она сейчас так сердито из-за темы разговора, или это потому, что я заставляю ее остаться здесь со мной. Но вопрос «почему» на самом деле не так уж важен. Мне не нравится резкость ее голоса. Это заставляет меня думать, что она страдает.

— Нет, — отвечаю я. — Я тоже не люблю боль, малышка Эль, но я не могу позволить ему использовать ее, чтобы контролировать меня. Нельзя никому давать такую власть над собой. Не важно, насколько это больно.

Элоди издает сдавленный, несчастный звук.

— Ты просто еще не знаком с моим отцом. Ты даже не представляешь, как сильно он может причинить кому-то боль.