Я хотел разрушить её, но там, на чердаке, стоя на коленях в темноте, я увидел все гораздо яснее, чем раньше. Я пришел к резкому и ужасающему осознанию, которое перевернуло все мое существование с ног на голову.
Я не буду тем, кто разрушит Элоди.
Она будет единственной, кто разрушит меня.
Это знание крепко закрепляется, когда я возвращаюсь в свою комнату и вижу там конверт из манильской бумаги, ожидающий меня на краю кровати. Я разрываюсь по швам, когда читаю полицейский отчет внутри него, ярость, невиданная ранее, сжимает меня между острыми стальными зубами.
Глава 19.
ЭЛОДИ
— ГДЕ, ЧЁРТ ВОЗЬМИ, ты спала прошлой ночью?
— Что? — Я открываю глаза и вижу только небо — пушечное, злое, капризное небо, затянутое тучами, обещающими дождь. Карина появляется секундой позже, ее перевернутое лицо материализуется прямо над моим. Ее волосы собраны сзади в пушистый хвост. Все ее лицо — сплошная гримаса. Я сразу же думаю, что она узнала о том, что произошло прошлой ночью, и приехала, чтобы отвезти меня в сумасшедший дом. — Что ты имеешь в виду?
— Я пришла к тебе в половине седьмого, а тебя там не было, — говорит она. —Твоя кровать не выглядела так, будто в ней кто-то спал.
Это одна из многих вещей, которые люди без военных родителей никогда не поймут.
— Я рано встала, чтобы побегать. А если я встала, то немедленно застилаю постель, — объясняю я. — Для меня физически невозможно не сделать этого.
Карина издает возмущенный звук, переступает через меня и садится рядом.
— Звучит так, будто ты жила под диктатурой до того, как приехала в Штаты, — говорит она. Если бы она только знала, черт возьми. — Бег тоже звучит ужасно. Измотала себя? Поэтому ты распласталась на лужайке, совсем одна, в мокрой траве?
Я не могу сказать ей, что бежала, пока не почувствовала, что действительно умру, а потом рухнула здесь, не в силах пошевелиться, потому что было слишком погружена в воспоминания о попытке взобраться на гребаного Рэна Джейкоби, как на дерево. Поэтому вместо этого я киваю, стону очень громко и очень несчастно.
— Черт возьми, девочка. Физические упражнения — это плохо. Я настоятельно рекомендую тебе избегать этого в будущем, — советует Карина.
— Вообще-то, я привыкла усердно тренироваться каждый день. Это единственное, что заставляет меня чувствовать себя человеком. — Я хватаю пригоршню травы, на которой лежу, и вырываю ее с корнем, высыпая свободные стебли сквозь пальцы, позволяя им упасть на землю.
— На этот раз это явно не сработало, — замечает Карина. — Не нужно вымещать зло на траву. Что случилось?
— Нет-нет, я в полном порядке! — Я говорю это слишком быстро и со слишком большим энтузиазмом.
Карина смотрит на меня так, словно у меня не все дома.
— Окей. Ну, я сделаю вид, что ты не ведешь себя чертовски странно, и буду ждать, когда ты спросишь меня, как прошла прошлая ночь.
— Прошлая ночь?
— С Андре! Черт возьми, Элли, я же говорила тебе, что могу не вернуться домой вчера вечером, а теперь я здесь в восемь утра, в той же одежде, что и вчера, с размазанной тушью по всему лицу, и ты не можешь сложить два и два? Выплюнь это прямо сейчас. Скажи мне, что с тобой происходит. У тебя была еще одна стычка с Рэном?
Мои щеки вспыхнули ярким пламенем. Я резко выпрямляюсь, тряся головой так яростно, что чувствую, как внутри моего черепа грохочет мозг.
— Нет! И кто вообще говорил о Рэне? Почему ты так думаешь? Я не видела его с тех пор, как он вчера свалил с урока Фитца. В два пятнадцать? По-моему, это было около двух пятнадцати пополудни.
Карина глубоко хмурится.
— Лааадно. Это было чертовски конкретно.
— Как все прошло с Андре? — спрашиваю я, переводя разговор в более безопасное русло. — Тебе понравился фильм?
— К черту фильм. Я видела первые титры и все. Спроси меня, что случилось. Понятия не имею. Как только погас свет и начался фильм, мы тут же набросились друг на друга. Это было так напряженно. Очень интенсивно. Ты когда-нибудь целовала кого-то, и все просто исчезало? Реальность просто ускользала? Ты когда-нибудь чувствовала, что растворяешься в ком-то настолько внутренне, физически и ментально, что даже не знаешь, кто ты и на какой планете?
Я качаю головой, ошеломленно моргая.
— Нет. Нет, никогда.