Бунт невостребованного праха

Парторг проигнорировала ее вопрос, будто и не слы­шала.

- Октябрьский, милочка, знать надо. Мы тут хоть и без радио, а в курсе. Генрих, вопрос надо ставить реб­ром.

- Ставьте ребром, - вяло махнул головой начальник рудника.

- Уже поставили, - выглянул из-за плеч парторга профорг, - проработали треугольником. Готовим бума­ги во все соответствующие инстанции. Я по своей, по профсоюзной линии, Изольда Максимовна - по партий­ной, Игорь - по комсомольской...

- По комсомольской уже готовы. Хоть сейчас могу принести, Генрих Борисович, вам на подпись, - вско­чил со стула улыбчивый и, по всему, довольный жизнью Игорь. - Подпишите, Генрих Борисович?

- С чего это я буду, Игорь, подписывать твои комсо­мольские бумаги? Ты комсорг - ты и...

- Надо подписать, Генрих, не кисни и не опускай рук. Не дадим...

- Как вы все мне осточертели. Вон... - прорвался все же характер Железного Генриха.

Кто знает, может, они бы и ушли. Но тут подал голос желчного вида мужчина, до этого времени остававшийся в тени, как поняла Надя, профорг:

- Вы не правы, Генрих Борисович. Грешно пренеб­регать даже малейшей возможностью. Все написанное, приходящее и исходящее, фиксируется и остается...

- Это у вас там так было: "хранить вечно", Никодим Григорьевич.

- Намек понял, Генрих Борисович, и не обиделся. Поэт сказал: добро должно быть с кулаками, а я добав­ляю: и с зубами. Мы должны уметь и всегда быть готовы защитить не только себя, но и народ.

- А где народ, где народ-то, Никодим Григорьевич? Не вы ли его?..

- Генрих Борисович, не без вашей помощи и участия построен здесь рудник. И эта контора, вы знаете, чья она, кому раньше принадлежала. Это наше общее дело. Вы меня понимаете?

- Хорошо понимаю, - неожиданно, как и вспыхнул, погас начальник рудника. - Несите бумаги. Будем сра­жаться.

Профорг с парторгом ушли. Парторг тяжело, чуть переваливаясь на ходу, профорг - легко, вкрадчиво, но с военным разворотом и четкостью. Комсорг остался в кабинете, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.

- Что у тебя, Игорь? - спросил начальник рудника.

- Вы же сами знаете, Генрих Борисович...

- Знаю, Игорь, знаю... - и уже Наде: - Делегат съезда комсомола страны. Так что и нам есть чем, Надюха-горюха, гордиться.

- Есть, - довольно разулыбался комсорг. - Впервые мне оказана такая высокая честь. Первый раз в Москву, и на самолете... Но вы не думайте, я тоже там за общее дело...

Комсорг был пареньком не глупым. Знал, на что надо давить, что тушевать, что выпячивать, кому и что гово­рить.

- Вот за это я и люблю тебя, Игорь, - выслушав его, опустил голову, положил ее почти на стол начальник рудника.

Донимает, видимо, все же радикулит, посочувствова­ла ему Надя. Но вскоре поняла, что дело вовсе не в болез­ни. Железный Генрих играл с комсоргом в игру неслож­ную и простую, длящуюся всю его жизнь при молодежи. Умело подыгрывал, как всякий мужик подыгрывает же­ланной, хотя и не любимой женщине, чужой жене. Но за всем этим таилось что-то еще, не до конца разгаданное Надей, глубоко скрываемое Железным Генрихом под оболочкой пустых слов.

- Люблю нашу молодежь. Комсомол наш люблю. Тебе, Игорь, обязательно там надо быть. И со всесоюзной три­буны...

- Так оно и будет. Со всесоюзной трибуны, и в пол­ный голос, Генрих Борисович,- И очень искренне Наде: - Я, может, и ушел бы отсюда, но общественные интере­сы для меня выше личных...

- Правильно. Грамотно думаешь, Игорь. Поезжай.

- Да, но, Генрих Борисович...

- Что - "да"? Что - "но"? Игорь?.. У меня тоже денег нет. Ни общественных, ни личных. Сберкнижки так и не завел. А платят нам, сам знаешь. Какие власти мы здесь представляем, те и платят. И дай Бог, чтобы впредь платили, пока мы снова не откроем рудник, не вдохнем в него жизнь. Я хозяйственник, партия, профсоюз, комсомол. Дорогу и командировочные тебе оплатит ком­сомол. Ступай...

Одна игра Железного Генриха была Надей разгадана. Он был просто нищим и не хотел никому в этом при­знаться. И как признаваться в этом сегодня, когда только вчера он был всемогущ. Перед ним трепетали начальни­ки главков и министры. Его именем открывались все двери, казна трясла перед ним мошной, осыпала деньгами, ва­лютой и золотом, как иконостас, увешивала орденами и медалями. Он строил, возводил гиганты, давал большую руду, догонял и перегонял Америку. А теперь он ниспу­щен, низвержен. Не за что даже купить билет в Москву комсоргу на съезд комсомола.

Игорь из его кабинета ушел недовольный. Надя смот­рела ему в спину, как он обиженно и едва не запинаясь шел к двери, сдерживая себя, старательно и тихо откры­вал и закрывал ее. Не дал он себе воли и в коридоре, ушел по нему почти неслышными шагами. А Генрих, похоже, ждал другой реакции, вздохнул, услышав, как где-то в коридоре с визгом отворилась и затворилась дверь.