Исполнить ее блажь оказалось невозможным. Читинская область и вообще Прибайкалье, Дальний Восток обходились своими выпускниками-геологами. Надя потребовала свободный диплом, а так как он у нее был красным, она имела на это право. Спасая ее, зная, что это ей необходимо, чтобы отправиться на Акатуй, в Урик, ректорат отказал. Ее хотели пристроить где-нибудь у себя под боком, чтобы опять в скором времени, когда выветрится из девичьей головы дурь, призвать к себе в институт, в какую-нибудь заштатную экспедицию и геологоразведочную партию, шарашкину контору, разведываюшую и бурящую городской асфальт. Но положение ее было уже безвыходным. Все мало-мальски перспективные и привлекательные места были распределены. Выбора не было. Оставалась одна-единственная вакансия здесь же, в крае, такая захудалая и в таком захудалом, гиблом месте, что никто из курса не позарился оказаться там и навсегда похоронить себя. Надя согласилась: если уж не Урик, то она будет копать, рыть Родину изнутри, куда ни пошлют. И кто знает, может, и там что раскопает, разведает, откроет для души.
Надя ушла на разведку фосфоритов в так называемую сибирскую Швейцарию. И это поначалу грело ей душу. Лишь гораздо позже она просветилась. Народ падок на все иноземное, никогда не веданное им, считает отменной не землю, на которой живет, а призрачное и несуществующее Беловодье, где хотелось бы жить. И своя Швейцария есть в каждом самом забытом Богом и людьми районе. Это и есть наш патриотизм, поперед которого бежит отрицание и проклятие. Все мы больше склонны не жить, а придумывать себе жизнь.
Но край, в котором она очутилась, оказался действительно благодатным. Швейцария без дураков и обмана, хотя и без швейцарцев. С горами, горушками, тайгой и медведями. И в каждой из этих горушек сокровища несметные: самородные железо и медь, золото, уголь, бокситы, фосфориты. В общем, всякого жита по лопате. Как раз в этом и таилась беда. Всего по лопате и ничего сверх нее. А район промышленно не освоенный, до ближайшей железной дороги сотни и сотни верст, в тайге же дорог никаких, только звериные тропы да так называемые улусы в две-три курных избушки, заимки, самые цивилизованные селения - Сиблаги, и те одни частично, другие полностью, наверно, временно пустующие. Надину Швейцарию не так уж давно амнистировали. С жильем проблем не было, как и с работой. Где и что ни прикажи Родина, рыть, разведывать, открывать, - всюду целина, хотя именно в этом она крупно сомневалась. Собственно, разведывать и открывать было нечего. Сибирская Швейцария, оказывается, давно уже была разведана и открыта от гор до согры - сибирского болота, того, что создатель в них упрятал. Промышляющие охотой аборигены, обезличенный, звенящий кандалами каторжный люд, безымянные неуемные первопроходцы, вековые искатели сказочного Беловодья знали назубок, где и что лежит, где можно взять медведя, промыслить белку, набрать горячего камня для обогрева, железа для ножа, намыть золотишка. Все уже было найдено. И часто получалось так, что там, где они проявляли самостоятельность, начинали искать одно, находили совсем другое. И это другое, на поверку оказывалось, давно было найдено, только забыто, никому не нужно, и было лишь достоянием памяти живущих здесь людей, а иногда и геологических архивов прошлого еще века.
Но жизнь кипела, била ключом, и не всегда по голове, рождала множество первооткрывателей, кандидатов, докторов наук, лауреатов различных премий, вплоть до Государственной, орденоносцев, у кого и на что хватало ловкости и энтузиазма, совести. Надя как начинающий геолог ни на что не претендовала. Ей по статусу три-четыре года было положено обслуживать маститых претендентов. Новичкам поиск и творчество были заказаны, перед ними ставили задачу, и ее просто и без выпендрежу и особых выкрутасов требовалось только решить, добросовестно выполнить заказ, не задирая носа.
Задачи были простые и сложные одновременно. Доразведывать, оконтурить рудное тело, уже кем-то открытое. Привязать его конкретно к местности, определить физические запасы. И Надя вместе с подобными себе рядовыми геологами, а также буровиками, горняками безропотно доразведывала, оконтуривала, привязывала все, что ей повелевалось. И с этими их коллективно добросовестными привязками часто возникали огромные, хотя и частного, конечно, порядка, неувязки. Они служили маховиком огромной, хотя и не всегда просматриваемой индустриальной машины, топливом и мотористами сразу. Только приводили ее в действие, запускали механизм, а наверх уже с центростремительной силой шли победные рапорты. И каждый рапортующий стремился быть первым у пирога. И таких алчуще первых набиралось великое множество, а делить было нечего.