Бунт османской Золушки

Он весь был пропитан эротикой, будто пористое тесто приторным сиропом. Чем бы женщины в гареме ни занимались, их главной целью было угодить мужчине, каждая мечтала попасться на глаза султану. О любви говорили всегда, да еще и запах серой амбры распалял воображение. Поэтому и Фатьма была на грани и потеряла всякую осторожность.

Она плохо спала по ночам, все ее тело горело, в животе порхали бабочки, и Фатьма не знала, как их унять. К своим старым мужьям она чувствовала только отвращение, когда они трогали ее, касались своими слюнявыми ртами ее нежной чувствительной кожи и вкрадчиво говорили, что супружеский долг – это непременная часть брака. Фатьма уступала, но не чувствовала при этом ничего, кроме боли и горечи.

Меж тем она подозревала, что этот супружеский долг может оказаться чем-то иным, а не только неприятной обязанностью, если муж будет молодым и красивым. Когда Фатьма смотрела на Исмаила, у нее ноги подкашивались, хотелось повиснуть на нем, так чтобы он ее, обессилевшую, подхватил на руки и отнес в постель. И осыпал бы поцелуями. И она забыла бы обо всем, кроме его рук и губ, вся расплавилась бы под ними и почувствовала себя бесконечно счастливой.

И она уступила бы его настойчивым ласкам, но не так, как уступала всегда, закрыв глаза и думая лишь о том, чтобы все это поскорее закончилось. А желая, чтобы их близость длилась как можно дольше и эти бабочки в животе с их волшебными крылышками не прекращали бы свой хоровод. А потом, собравшись в стаю, дружно коснулись бы ее матки там, изнутри. И перед глазами вспыхнули бы звезды, а глаза наполнились влагой…

Фатьма застонала.

– Что с вами, госпожа? – кинулась к ней служанка. – Вам плохо?

– Отойди, – сквозь зубы сказала Фатьма и оттолкнула девушку рукой.

Ей было не плохо, а очень даже хорошо. Она не смогла бы сказать, что с ней сейчас случилось, эти мысли были запретные, греховные, но они ее мучили уже не только по ночам. А всякий раз, когда она думала об Исмаиле.

– Ой, вот он! – вскрикнула служанка.

– Кто? – вяло спросила Фатьма. Ей не хотелось прерывать свои сладкие грезы.

– Красавчик-паж, любимец Повелителя! Я часто смотрю в окно, надеясь увидеть его, – простодушно призналась рабыня. – Он так хорош, что у меня внутри все замирает. Какая стройная у него фигура! А волосы! Какие густые! Они, должно быть, шелковистые на ощупь… Но самое прекрасное – это его глаза…

– Где он?! – Фатьма вскочила, было, но потом опомнилась. – Моя мать ему покровительствует. Я хотела узнать об одном деле, связанном с этим пажом…

Она сама не понимала, что говорит. Хотелось кинуться к окну и смотреть, смотреть на Исмаила не отрываясь. Пока он не пройдет мимо.

… Там, в глубине комнаты, была женщина. Исмаил ее чувствовал, он даже втянул ноздрями воздух, пытаясь уловить ее запах. Фатьма… Султанша… Лакомая добыча, он готов был ее выслеживать часами. Доступные красотки в борделях только разжигали в нем интерес. А какова на вкус она, которую всю жизнь держали под замком, одевая в почти невесомые шелка и умащивая кожу драгоценными душистыми маслами? Которая еще не знала настоящей мужской ласки, но наверняка по ней истомилась. Исмаил готов был ее научить. Хоть он и был намного моложе, но с тех пор, как султан посвятил его в сладость плотской любви и требовал рассказов о постельных подвигах, распалявших его воображение, Исмаил познал многих.

Он жадно посмотрел на прикрытый непроницаемыми парчовыми занавесями от палящих лучей солнца дворцовый балкон. И вдруг заметил, как одна из них отъехала в сторону. Там, на балконе, кто-то стоял. Исмаил был уверен, что это Фатьма. Хотя многие из женщин, запертых в гареме, не прочь были на него поглазеть. Разумеется, тайно, так, чтобы он сам не мог их увидеть.

Но Фатьма не рабыня. Она султанша. И она молодая вдова, которая не прочь снова замуж. Исмаил хищно улыбнулся и тайком посмотрел на балкон. Она там! Смотрит на него. Исмаил невольно расправил плечи и потрогал кинжал на поясе. Прошелся под балконом взад-вперед. Ему даже почудился вздох женщины, притаившейся за парчовой занавеской на балконе. Зрение и слух Исмаила до предела обострились. Женщина… Госпожа… Которая привыкла повелевать, она для этого рождена. Царская кровь. О, как бы он смял ее своими руками и навязал бы ей свою волю!

– Эфенди… – он с досадой поморщился. Кто смеет мешать его свиданию с женщиной, пусть и призрачному? Они с Фатьмой чувствуют друг друга, их тела друг к другу тянутся. Она грезит о нем так же, как и он о ней. Эти мгновения такие сладкие…

Исмаил резко обернулся: рядом застыл в поклоне стражник. Тот самый, который заступил на караул у главных ворот сегодня ночью.

– Говори!

– Гонец, о котором вы спрашивали. Он прибыл под утро и сейчас спит.

Исмаил нахмурился:

– Почему сразу не доложил?!

– Не посмел вас будить, – все знали, как этот ичоглан близок к султану, и побаивались Исмаила.

– А надо было! – он дал стражнику еще несколько монет вдобавок к тем, что отсыпал ему ночью. – Гонец уже виделся с кизляр-агой? – спросил Исмаил как можно небрежнее. – Если так, то мне уже не о чем с ним говорить.