— Я ухожу. Я пришла сюда не для того, чтобы сражаться с тобой.
— Ты называешь это сражением? — Наблюдаю, как она движется к бархатным нитям, отодвигая их и вглядываясь в толпу. — Ты действительно собираешься уйти прямо сейчас? Не могу поверить в это.
— Я выхожу из этой ситуации, — говорит она. — Прежде чем мы оба скажем то, о чем будем сожалеть.
Я встаю за Далилой, наблюдая, как она возится с занавесом — пытается распутать нити и убежать от меня так быстро, как только может. За все мои годы взрослым мужчиной я ни разу не сталкивался с женщиной, которая так отчаянно пыталась избавиться от меня после того, как подцепила.
Практически всегда все было наоборот.
Я подхожу к занавесу, распутываю его и выпускаю Далилу.
И, возможно, это к лучшему, что я позволяю ей уйти.
Очевидно, она не хочет иметь со мной ничего общего.
Конечно, я не собирался залезать в ее трусики, но, черт, я хотел ее сильнее, чем кого-либо.
Все еще хочу.
И она того стоит.
Черт возьми, она того стоит.
Жаль, что, когда трахал ее, я не знал, что это будет мой первый и последний раз.
Глава 11
В очередной раз проверяю свой телефон, и мое сердце начинает биться быстрее, когда вижу, что сестра, наконец, ответила на мои полторы тысячи сообщений.
Хочу накричать на нее за то, что она бросила меня, но я так рада, что с ней все в порядке, что отпускаю это.
Отвечая, я пишу, чтобы она держала меня в курсе и сообщила, когда собирается вернуться. Чтобы оставалась в безопасности и держала свой телефон все время при себе. Уверена, что выгляжу совершенно нелепо, но сестра всегда была авантюристкой.
Я всегда держалась ближе к дому и старалась не рисковать. Даже не решилась ездить через всю страну на учебу, поэтому пришлось найти колледж поблизости.
Дафна же летала через океан все девять месяцев, завела себе парижского любовника и проводила дни, попивая вино и восстанавливая старинные написанные маслом картины в задней комнате какого-то навороченного музея.
Мне нужно ей доверять, и я достаточно общалась с Уэстоном, чтобы узнать, что он не слизняк.
Но я все равно волнуюсь.
Перед тем как переодеться в пижаму, я чищу зубы, глядя на свое отражение в зеркале. Обычно на мне много косметики, и редко бывает, когда мои волосы хорошо выглядят, потому что флоридская влажность, как правило, делает их слишком пушистыми.
Я ополаскиваю рот, провожу пальцами через пряди и разделяю их, вспоминая слова Зейна о том, что ему нравятся мои волосы.
Пока переодеваюсь в свою пижаму, я замираю и думаю о том, что он сказал ранее о контроле.
Зейн прав. И я это знаю. Но признание этого похоже на поражение. Он не понимает, что значит быть мной. Когда я взрослела, в семье всегда дразнили меня по поводу моих склонностей к контролю, но я не могу изменить эту часть себя, так же, как не могу изменить цвет своих карих глаз на синий.
Я только слышу в своей голове анализ моего профессора по межличностной психологии...
Контроль — это безопасность.
И Зейн заставляет меня терять его.
Поэтому Зейн — это опасность.
Это простое сравнение. И, Иисус, Зейн понял это без ученой степени, поэтому аплодисменты ему. Я просто не могу… Не могу поступить так с ним. Здесь нет правил, четкости, границ или прогнозов.
Он заставляет меня чувствовать себя так, будто я падаю без страховки.
Надев пижамный топ, я тяну его вниз и беру ведерко для льда и ключ от номера.
На полпути по коридору я замечаю указатель к торговым автоматам и тащусь туда. Завернув за угол, я останавливаюсь, когда вижу коридор…
…и Зейна де ла Круза, сидящего на полу возле одной из дверей.
Я прочищаю горло, и он поднимает взгляд.
— Вот черт.
Он сидит, положив локти на согнутые колени, и смотрит на меня.
Я убираю ведерко для льда подмышку.
— Прежде чем обвинить меня в том, что я преследовал тебя до твоей гостиницы… — Он поднимает руку в знак протеста.
— Все в порядке, — говорю я.
Я слишком устала, чтобы спорить с ним, и в том, что он здесь находится, есть смысл. Отель Azul связан с одноименным клубом, который расположен ниже, а ближайший отель находится почти в тринадцати километрах к северу отсюда.
Я ставлю ведерко к дозатору и слушаю шум машины.
— Зачем тебе лед в… — Зейн смотрит на свои часы, — …одиннадцать тридцать ночи?
Пожав плечами, я прижимаю ведро к себе.
— Мне не нравится гостиничный лед.
Он хмурит брови.
— Ко всему
— У него другая текстура, — говорю я. — Этот немного светлей, воздушней и свежее. И он прикольно хрустит. Не суди меня.
— Это трудно, когда ты говоришь такие странные вещи, как сейчас. Но, думаю, я не должен удивляться — ты чертовски разборчива во всем.
— Почему ты сидишь в коридоре? — спрашиваю я, игнорируя его комментарий.
— Кай завладел нашим номером.
Нахмурившись, я смотрю на табличку
— Он может так сделать?
— Не конец света. Он выставит ее примерно, — Зейн смотрит на часы, — через два или три часа.