Бунтарь

— Полковник подождёт. Начнём с последнего вагона. Если кто-то решит поиграть в героя — стреляй. Бабам или детве верещать не давай, пресекай сразу. Пассажиры — как куры. Одну пнёшь — все заткнутся. Всё подряд не греби, нам надо будет делать ноги налегке. Деньги, побрякушки, часы и ничего больше.

Старбак окаменел.

— Вы… вы не можете грабить пассажиров!

Одно дело — красоваться перед напуганными людьми, и другое — нарушать шестую заповедь. Два раза в жизни отец жестоко драл Натаниэля, и оба раза — за воровство. В четыре года — за пару миндальных орехов, стибренных из миски в кухне, и второй — за то, что взял без спроса из ящика старшего брата игрушечный кораблик. С тех пор Натаниэль крепко-накрепко запомнил, что хуже воровства греха нет. А после кражи денег у Трабелла (которую Старбак поначалу-то и как кражу не рассматривал, будучи уверен, что помогает Доминик вернуть её законный заработок) он ещё и убедился, что за нарушение шестой заповеди Господь карает всегда, и карает безжалостно.

— Так нельзя. — насупился Старбак, — нельзя отбирать у людей их имущество.

— И что ты предлагаешь? — глумливо поинтересовался Труслоу, — Купить их манатки? Не дури, пошли.

— Я в таком вам не помощник! — упёрся Старбак.

За последние недели его совесть отяготилась и без грабежа множеством грехов: он бился об заклад, пил спиртное, вожделел. Он не почитал отца своего и не блюл святой день воскресный. Промах с Доминик тоже был грехом, но грехом легковерия. Перешагнуть же черту, нарушить заповедь, значило шагнуть прямиком в ад.

Труслоу вдруг захохотал:

— Я и забыл, что ты поп. Или полупоп. — он бросил Старбаку связку ключей, — Один из них от замка хранилища. Посмотри, обыщи. Там грабить некого. Найдёшь что-то военное, мне свистни. И, кстати, держи.

Труслоу достал из ножен здоровенный охотничий тесак и отправил вслед за ключами. Нож Старбак ловить не рискнул, предпочтя поднять его с земли.

— Зачем он?

— Выпускать кишки, но тебе сгодится ящики вскрывать. Не зубами же тебе их взламывать?

Висячий замок болтался метрах в трёх от земли. Чтобы подняться к нему, надо было встать на ржавую подножку, что Старбак и сделал. Ключ отыскался быстро. Юноша сдвинул вбок тяжёлую дверь хранилища и нырнул внутрь.

Часть груза была в мешках, часть в ящиках. Начал Натаниэль с мешков. Надрезав несколько штук, обнаружил в них какие-то семена и перешёл к ящикам. Впрочем, перешёл — громко сказано. Как подступиться к ровным рядам, он понятия не имел. Легче всего представлялось выпихивать ящики наружу, чтоб они бились о грунт. Только что в них, Бог ведает. На большинстве ящиков стояли маркировки балтиморских и вашингтонских складов, доказывавшие, что даже после потери Харперс-Ферри транспортная сеть северян продолжала функционировать, как ни в чём ни бывало. На одной из вашингтонских клетей, тёмного цвета, Старбак увидел выжженную по трафарету надпись: «1000 ружейно-винтовочных патронов. 69 калибр».

Патроны могли пригодиться. Перерезав ножом верёвку, которая притягивала штабеля к полу вагона, он столкнул мешающие добраться до патронов ящики на мешки с зерном. Поддев лезвием в нескольких точках, поднял крышку, удостоверившись, что в ящике плотно уложены бумажные скрутки с мерой пороха и пулей внутри; как мог, вернул крышку на место и сбросил под откос. Дождь продолжал идти, поэтому Старбак не поленился соскочить следом и крепко простучал крышку по углам каблуком. Не дай Бог, боеприпасы намокнут. Вскоре рядом с первым ящиком патронов улёгся второй, а, когда Старбак рыскал по вагону в поисках третьего, в дверном проёме появился Труслоу с пистолетом охранника и кожаной сумкой:

— Эй, ты что тут затеял, парень?

— Патроны. Думаю, здесь найдутся ещё.

Труслоу спрыгнул вниз, пинком сбил крышку с ближайшего ящика и тягуче схаркнул на бумажные картузы жёлтый табачный сгусток:

— Нам они — как быку вымя.

— Почему это?

— Это шестьдесят девятый калибр. Я такими в Мексике воевал. А ружья, которыми полковник в Ричмонде обзавёлся, пятьдесят восьмого калибра.

— Ой. — кровь прилила к щекам юноши.

— Можешь взять их костёр разжигать. — ухмыльнулся сержант.

— То есть, они бесполезны?

— Для нас да, парень. — Труслоу засунул пистолет за пояс, подхватил один картуз, разорвал вощёную бумагу и показал Старбаку пулю, — Великовата зараза, видишь? А что-нибудь ценное нашёл?

— Пока лишь эти патроны.

— Ну ты даёшь, парень! — Труслоу опустил отчётливо звякнувшую сумку на землю и, забравшись в вагон, отобрал у Старбака нож, — Дела подобного рода, парень, надо обделывать быстро, чтобы успеть убраться до того, как пассажиры придут в себя и у них появятся всякие глупые идейки. Как бы ты ни отбирал у них оружие, обязательно найдётся умник с запрятанным револьвером и башкой, достаточно пустой, чтобы он рыпнулся. Помню, на Орандж-Александрийской линии молодой петушок пару годков назад надумал взять меня с наскока…

— И что?

— Дальше поехал в почтовом вагоне. Лёжа на спине под парусиной.