Буран (Повести, рассказы, очерки)

Добрый плибем-бэрти[21] дал ненцам много пешек.
Тын сармик[22] — священный зверь — щадит стада и не берет много олешек.
Пешки резвятся, а ненцы радуются.
Только нечему радоваться Сяско.
Высоко в небе поют жаворонки.
А перед нартами перелетают красногрудые снегири.
Гудит в тундре комариный месяц.
Хасово бьют жирную птицу и сыто едят.
Сыты и олени.
Придет осетровый месяц — хасово запасут себе рыбы.
Набьют в море нерпы и зайцев, натопят жиру.
А Сяско разгневал сильного, светлого Нума —
Сидит без своей работы, и ждет его голодная зима.
Идет жизнь Сяско, как Большой темный месяц.
Сяско плохо жить, устал он жить в городе царя.
Над тундрой сияет нескончаемый день,
А здесь по ночам хитрые русские зажигают сполохи,
Пускают в небо огненных змей и звезды.
Они взлетают в небо и грохают, как кремневое ружье великого Ваули.
Пусть добрый Нум скорее возьмет меня обратно в родную тундру.
Я принесу ему в жертву самого крепкого оленя из своего небольшого стада.

Иногда пела Пайга. Она скучала о холоде тундры:

Вдоль берегов Ямала
Плывут льды.
От льдов над тундрой
Горят сполохи.
Сполохи горят,
Но не греют.
Совик у меня в инее.
У оленей в ноздрях лед.
Везде голубые снега.
Кругом ямальская тундра.

Зрители смеялись над песнями ненцев, не понимая тоски и горя, вложенных в эти песни.

Однажды к чуму Сяско пришел вместе с Кондратом высокий худой человек. Он был в широкополой светло-коричневой шляпе, беспоясной длинной рубахе со светлым в крапинку платком, повязанным вокруг ворота. Глубоко запавшие глаза его были грустны. Но при виде выбежавших из чума детей эти глаза залучились приветливостью, а лицо осветилось улыбкой.

— Хуркантола ямб опой луце! Хунтер харю! Хунтер харю[23]! — кричали дети, прыгая около чума, но остерегаясь близко подойти к пришедшему.

— Здравствуйте! — сказал он и протянул им свою узкую руку,

— Ани торово[24]!

Они впервые услышали здесь понятное им русское приветствие, и между маленькими северянами и Журавлем, как прозвали они русского, сразу же установилась теплая дружба.

Недо приковала к себе его особое внимание. Ее красивая одежда поразила его. На ней была ягушка, покрытая затейливыми узорами из полосок меха, нашитых на красном сукне, с пышной опушкой из песцовых шкурок и хвостов. Пояс с четким «ласточкиным» узором из белой и черной пешки, с огромной начищенной медной пряжкой в виде спирали, ярко выделялся на меху ягушки. Где-то под ягушкой позванивали медные побрякушки украшений. Из-под опушенного соболем капора выглядывали смущенные, но любопытные черные глазенки.

Журавль принес с собой небольшой кожаный чемодан и этюдный треног. Это был скульптор. Кондрат называл его господином Валецким. Треног и чемодан он положил на нарту.

Чемодан был покрыт невиданной Мачем кожей, и мальчик начал ногтем пробовать ее добротность. Валецкий отвел руку Мача и, улыбнувшись, покачал головой: «Нельзя так». Мальчик занялся никелированной ручкой чемодана.

Валецкий внимательно вглядывался в лица детей. Он дал им по шоколадной конфете. Дети с интересом стали разглядывать яркие картинки оберток. Скульптор неожиданно взял конфету из рук Недо и сделал вид, что хочет положить ее обратно в карман. Недо растерянно взглянула на конфету в руках брата и чуть не заплакала.

Валецкий развернул конфету и сунул ее в раскрытый рот девочки. Не закрывая рта, она стояла перед скульптором. По мере того как таяла конфета, таяла на лице Недо обида, и ее личико медленно расплывалось в довольной улыбке.

Был доволен и Валецкий. Грубое, смуглое лицо девочки приобретало в улыбке своеобразную красоту и привлекательность.

Скульптор торопливо раскинул треног, укрепил на нем деревянный диск и выложил несколько стек[25]. Неду он посадил на нарту, знаками показал ей, чтобы она сняла капор, и приступил к работе.