Буратино. Правда и вымысел…

— А что мне было делать, осёл ты этакий. Я проиграл им девять пиастров, все деньги, что дал мне капитан на закупку материала для ремонта шхуны. Поэтому из-за этих подонков, этих жуликов, красавица «Тереза» не вернулась из плавания.

— Какой ужас!

— Ужас — не то слово. Если бы ты видел, сынок, и слышал, как ругались бедные морские бродяги, когда я и ещё пара ребят отталкивали их вёслами от шлюпки, а капитану так и вовсе пришлось врезать веслом по башке, он был уж очень цепкий. Так вцепился в борт шлюпки, что оторвать его не могли. А как он ругался! Это был настоящий виртуоз. Он всё время орал, что это я виноват в крушении судна. Пришлось ему врезать.

— Как жаль бедненьких моряков.

— А меня тебе не жаль, бездушный ты жираф? Я, между прочим, пожертвовал ногой, чтобы отыграть свои деньги обратно. А эти двое негодяев смеялись и говорили: «Зачем нам твоя нога?» Она и вправду была им ни к чему, но они всё равно её выиграли, — Карло на некоторое время задумался, — да, зря я предложил им играть на ногу, но надо было отыгрывать проигрыш.

— Как мне жалко вашу ногу…

— Я, конечно, пытался сбежать, когда нога была уже проиграна, но в любом кабаке всегда найдётся какая-нибудь сволочь, которая подставит тебе ногу, а потом поволочёт тебя обратно, приговаривая: «По векселям надо платить, мил человек». И отдаст тебя в руки твоих палачей. В общем, вся таверна собралась вокруг меня: кто-то, чтобы помочь при ампутации, а кто— то, чтобы поглазеть. Хорошо, что хоть кружку рома мне дал добрый трактирщик. Он выдал мне ром, а этим негодяям острый топор для рубки мяса. Вот так, сынок, я и лишился своей ноги.

— Папа, а что было дальше?

— Это грустная история. Когда мне отрубили ногу, я орал от боли и обиды. Одному из негодяев стало меня жалко, и он сказал своему дружку: «Пабло, верни ему ногу, видишь, как человек убивается». А тот ответил: «Пусть заберёт, что мне её жрать что ли?» А потом меня отвезли в больницу и оплатили лечение добрые люди. В общем, когда капитан вышел из запоя, я уже прыгал на деревяшке и говорил ему, что всё готово и мы можем плыть. Но вишь, как всё повернулось, незадача какая, только отплыли и попали в шторм. Вот такая грустная история.

Папа Карло откинулся на подушку и захрапел, а мальчик остался наедине с собой и со своими не очень весёлыми мыслями: «Да, оказывается, в карты можно не только выигрывать. Надо быть предельно осторожным, а то таскайся потом с дурацкой шарманкой всю оставшуюся жизнь».

Солнце, между тем, село, день кончился, и Буратино, постелив себе тряпку возле комода, лёг спать.

— Ты не забыл? — донёсся шёпот из тёмной щели.

— Нет, не забыл, а что я не должен забывать? — так же шёпотом спросил Пиноккио.

— О хулиганах не забыл? Ведь тебе завтра нужно выяснить о них всё, — шуршал Говорящий Сверчок.

— Нет, конечно, не забыл. Но могу проспать. Вы уж разбудите меня.

— Ладно, с первыми лучами солнца.

— Синьор Говорящий Сверчок, а мне в школе дали кличку.

— Ну и как, она тебе нравится?

— Не знаю ещё, вроде она не очень обидная. Меня прозвали Буратино.

— Буратино? Буратино, Буратино, — хмыкнул Говорящий Сверчок и добавил: — Впрочем, это лучше, чем дурацкое Пиноккио. Ладно, спи, а то завтра не встанешь.

С первыми лучами солнца Буратино уже сидел на дереве, что росло рядом с гимназией, и наблюдал пока за воронами и дворником, так как больше вокруг никого не было. Но парень к делу слежки отнёсся со всей ответственностью, разумно полагая, что лучше прийти пораньше, чем что-то пропустить, опоздав.

Сидеть на ветке, конечно, было не очень-то удобно, но он мужественно терпел. Тем более, что вскоре у себя в комнатах, находившихся над классами, проснулся синьор учитель Колибри. Он расхаживал по квартире в одних кальсонах, был нечёсан, небрит и почёсывал своё тело в самых интимных местах и при этом распевал песни.

— Вот какой лицемерный человек, наш учитель, — прошептал Пиноккио, — сам чешется, где ему заблагорассудится, а стоит кому-нибудь из учеников хоть раз чесануть себя на уроке, как он тут же подлетит и орёт: «Стоять, не шевелиться! Признавайся, подлец, что у тебя: чесотка, вши, блохи или ты месяц не мылся?».

А в другом окне его кухарка плюёт в чашку прежде, чем вытереть её полотенцем и поставить на стол. А после окончания сервировки женщина зычно кричит: «Синьор учитель, завтрак готов», — и садится ковырять в носу.