Бурелом

— Ну, фармазон, как живешь? — спросила уже мягко Феврония молодого Обласова. — Почему не сказался, что ушел с тебеневки?

— Сама знаешь. — И, помолчав, спросил в упор: — Зачем избила Калтая?

— Да ведь он мухамет некрещеный, — пожала в удивлении плечами Феврония.

— Что из этого? Калтай такой же человек, как и ты.

Гостья всплеснула руками:

— Ты что, одурел? Вздумал меня с кобылятником немаканым сравнивать, — покачала она укоризненно головой.

— И то правда, — поддакнула мать Василия. — Слыхано ли сравнивать православного человека с каким-то мухаметом, прости господи.

Андриан сердито посмотрел на старуху, но промолчал.

— Ну как, поедешь в Камаган или нет? — спросила примирительно Феврония.

— Нет, не поеду. Осенью мне в солдаты. А может, и раньше возьмут. Да и отцу надо помочь избу переставить.

— Я могу послать лес и плотников, — продолжала уговаривать Феврония.

— Из Косотурья никуда не поеду. — Василий отвернулся к печке.

— Что ж, неволить не буду. — Феврония поднялась со скамьи. — А насчет рекрутчины поговорю с волостным писарем. Может, отсрочку даст. Переделает бумагу и все. Ему ведь не привыкать. Подумай. Я проживу здесь с неделю и перед отъездом зайду. — Поклонившись старикам, Феврония постояла у порога, посмотрела на молодого Обласова, хотела что-то сказать, но, подавив вздох, нажала плечом на дверь.

ГЛАВА 12

Наутро Феврония встретила Савелия во дворе отцовского дома.

— Ты что это закуролесил? — сочувственно спросила она брата.

— Феврония, сестра, скорбна юдоль моя. Где найду купель силоамскую, дабы очиститься от скверны, окружающей меня? — раскачиваясь на нетвердых ногах, заговорил Савелий. — Отец раздела не дал. Глаша ушла. Что мне осталось в жизни? Одна пустота. Чем заполню? — похудевший Савелий вопросительно посмотрел на сестру.

— Работой.

— А для души?

— Съезди к старцам на Исеть.

Савелий горько усмехнулся:

— Заставят поклоны бить и затянут, как над покойником: яки блаженны есмь, еже на позорище не восходят яко прелюбодеянии не совершити, еже грабления терпети кротце... — гнусаво пропел он, подражая старцам.

— Не богохульствуй, а то бог тебя накажет.

— А ты скажи: есть бог? Может, я уже наказан им? — И не дожидаясь ответа, Савелий начал нараспев: — ...Приидите ко мне все страждущие и аз успокою... Приходил и я к богу не раз, слезно просил, чтоб смягчил сердце отца, чтобы вернул Глашу, бог так и не услышал мою молитву. Снял ли камень с моей души? Нет! Он остался глух, и я, как древний Агасфер хожу, не зная пристанища.

— Но у тебя есть родительский дом. Савелий горестно покачал головой:

— Что мне дом, когда нет очага. Там царит ненависть и нет тепла человеческого. Кто мне согреет душу? Мать? Она только и знает, что сидеть за своими четьи-минеями и молиться за спасение души раба божья Савелия. А я вот не хочу быть рабом! — Савелий ударил в свою тощую грудь кулаком. — Не хо-чу! Слышишь, сестра? Не хо-чу! А выхода не вижу. Может, и нашел бы его, если бы вернулась Глаша.

— Придет, — пытаясь утешить брата, сказала с теплотой Феврония.

Савелий отрицательно покачал головой:

— Чую сердцем, что не увижу ее. А все из-за отца.

— Может, и нет, — намекнула она неосторожно про Обласова.

— Феврония, сестра, не тревожь, что болит. Все знаю, все бы простил ей, лишь бы вернулась. Нет, видно, не судьба мне вить свое гнездо. Заклевал ворон мою голубку. Прощай, не поминай лихом своего брата-горемыку. — Савелий опустился перед Февронией на колени. — Помолись за меня.

— Что ты надумал? — испуганно спросила Феврония, помогая подняться Савелию с земли.

— Об одном прошу тебя, сестра: будет в чем нужда у Глаши, пособи, — не отвечая на вопрос, продолжал Савелий. — А сейчас вот посмотри одну штуку. — Савелий судорожно пошарил в кармане пиджака и вынул брелок от часов. — Не узнаешь? Это от тятиных часов. Так вот, этот брелок я нашел в нашей спальне. Видишь, его дужка оборвана? Значит, ворон пытался заклевать голубку, — зашептал побелевшими губами Савелий. — Глаша права, что ушла из этого страшного дома, — Савелий погрозил рукой на окна. — Будь вы прокляты, погубившие мою душу!

— Господи! — только и могла вымолвить Феврония и закрыла лицо руками.

Дня через два Савелий повесился. Хоронили его за кладбищенской стеной: могила самоубийцы не должна быть рядом с теми, кто по-христиански отдал душу всевышнему.

Вечером старец Амвросий вместо панихиды читал домочадцам:

— ...И рече бог ко Иеремию: не молиться о людях сих, аще бо восстанет Моисей и Самуил, не услыши их...

Митродора украдкой вытирала слезы. Лукьян был угрюм. Нестор стоял с опущенной головой, а в соседней комнате, захватив голову руками, металась пораженная страшной догадкой Феврония.

* * *

После сева Василий со своим дружком Прохором зачастили к Красикову. Как всегда, Кирилл встретил ребят радушно:

— Заходите, заходите, — здороваясь, заговорил он. — Отсеялись?

— Ага. Теперь за пары принялись, — перешагивая порог избы, ответил Обласов. — Я вижу, за новую работу взялся? — оглядывая старые кадушки и лагуны, стоявшие в сенках, заметил он.

— Бондарничаю. У нас одна забота — работай до пота.