Бурелом

— Нет, этого делать нельзя! — ответила спокойно Соня. — Восстание заранее будет обречено на неудачу. Во-первых, фронт от Челябинска далеко и Красная Армия не сможет прийти нам на помощь. Во-вторых, у рабочих мало оружия. Восстание можно начинать тогда, когда фронт приблизится к Челябинску и боевые дружины рабочих будут обеспечены оружием. Есть еще предложения? Нет. Членов городского комитета прошу остаться, остальные свободны. Расходиться, товарищи, поодиночке.

Утро седьмого ноября выдалось морозное. На деревьях и кустах городского сада и палисадников лежал куржак.

Торговый центр Челябинска еще спал, когда со стороны железнодорожной станции раздался гудок. Ему вторили гудки паровозов и завода «Столль». Как всегда, рабочие направились в цехи, но, не приступая к работе, собирались вокруг импровизированных трибун. Открылись летучие митинги. Ораторы свои, близкие люди, ярко, немногословно рассказали о праздновании годовщины Великого Октября и предложили участникам митингов разойтись по домам. Рабочие в праздничном настроении вышли из цехов. Слышались песни, смех, кто-то, прихватив с собой гармонь, с увлечением играл «Подгорную».

В деревообделочном цехе остались несколько молодых рабочих. Заглянув перед уходом в цех, мастер Деревянин, укоризненно покачав головой, сказал:

— Что же вы, ребята, все бастуют, а вам доли нет, что ли, праздновать?

— А мы, дядя Ваня, остались только покурить, сейчас догоним своих. — Соскочив с верстака, парни вышли из цеха.

В тот день молчаливо стояли станки во всех железнодорожных мастерских. Не работал плужный завод. Погасли паровозные топки, замерли на путях товарные поезда. Безлюдно было на мельницах, бастовали на кондитерской фабрике Высоцкого.

Хозяин фабрики примчался к Строчинскому. Сбросив на ходу пальто, он торопливо постучал в дверь кабинета.

— Виктор Николаевич, да что это такое?! — произнес он взволнованно и в изнеможении опустился в кресло.

— Знаю, знаю, дорогой, — развел руками Строчинский. — Делаю все зависящее от меня. Думаю, что рабочие образумятся.

Но в тот день забастовщики на работу не вышли. Не помогли и угрозы военного командования о предании суду всех, кто не явится к своим рабочим местам.

Рабочий класс Челябинска и на этот раз доказал свою революционную сплоченность. Но враги не дремали.

Проводив. Высоцкого, Строчинский быстро вернулся в свой кабинет и, схватив телефонную трубку, выкрикнул яростно:

— Немедленно соедините с Госпинасом. Госпинас?! Какого вы черта там спите?! Рабочие бастуют, понимаете, бас-туют! А вы благодушно взираете на это безобразие! Найдите немедленно старика и доставьте его ко мне. Что? Он был уже у вас? Алло, не слышно. Ага, понимаю, значит, список зачинщиков он принес? Хорошо, — переходя на более спокойный тон, заговорил Строчинский. — Выдайте ему дополнительно вознаграждение в размере месячного жалованья. Оформим позднее. Что? Для ареста активистов маловато людей? Хорошо. Позвоню Агапову, и он пришлет. — Полковник повесил трубку и отошел к окну. Побарабанил пальцами по стеклу. «М-да, первая крупная трещина в тылу. Если не заделать вовремя, последствия могут быть плохие», — подумал он. Строчинский повернулся к дверям. — Глаша! Достань из буфета бутылку. Ну, знаешь, ту, что с золотым ярлыком, из закуски что-нибудь.

Глаша поставила все, что просил хозяин, и вышла.

«Пожалуй, съезжу к Госпинасу, посмотрю, что за список принес старик, — наливая рюмку, продолжал размышлять он. — Как бы от избытка усердия не вспугнули главных организаторов забастовки. Старик советует пока их не трогать. Ждут большую «птицу» из Омска. Вот тогда мы их, голубчиков, и прихлопнем». — Выпив наскоро вторую рюмку, полковник поднялся из-за стола. — Глаша! Скажи жене, что я уезжаю по делам, вернусь не скоро. Пускай гости обедают без меня.

— Ладно.

Когда за Строчинский захлопнулась дверь, Глаша заметалась по комнате. Она слышала телефонный разговор хозяина с Госпинасом — начальником контрразведки железнодорожного узла, видела его не раз, знала, что сегодня бастуют рабочие, отчетливо представляла, какая грозит им опасность со стороны этого проклятого старика. Что делать? Оставить квартиру без присмотра, бежать к Шмакову, — уволят. А она должна работать у Строчинского. Глаша уже понимала, что нужна Шмакову, нужна людям, которых называют большевиками. Она должна им помочь даже потому, что Вася тоже большевик. Как же быть?

Размышления прервал звонок у парадного входа. Вошла хозяйка в обществе офицера.

— Виктор Николаевич дома? — спросила она Глашу.

— Уехал по делам. Велел обедать без него.

— И кстати. — Строчинская лукаво переглянулась со своим гостем. — Вот что, Глаша, ты собери на стол и можешь быть свободна до вечера.

Стараясь скрыть радостное волнение, Глаша торопливо принялась за посуду.

Через некоторое время, протискиваясь через группы людей, читавших у газетных витрин приказ, начальника гарнизона, она уловила несколько фраз:

— ...те, кто не выйдет на работу, будут преданы военно-полевому суду...

Глаша прибавила шагу.