Бурелом

Бунчужный с собачьей преданностью следил за каждым движением пана сотника. Тот молча вынул вторую бутылку, подвинул Кургузову стакан:

— Пей.

— Премного благодарен, пан сотник. — Кургузов с опаской выпил.

— Налить еще?

— Не смею отказаться.

Лушня усмехнулся:

— Попробуй откажись. Я тебя так взгрею, что всем чертям будет тошно.

— Так точно, — с готовностью ответил Кургузов и подвинул к себе стакан.

— Ты скажи, кто я? — тяжелый взгляд Лушни остановился на бунчужном.

— Вы есть храбрый командир, пан сотник куреня имени Шевченко.

— Ладно, — мотнул головой Лушня. — Скажи, за что ты борешься?

— За самостийну Украину, трудовые рады, универсалы о земле и воле, — отрапортовал Кургузов.

— Нет, мы с тобой оба ландскнехты.

Услышав незнакомые слова, Кургузов захлопал главами и, не зная, что отвечать, выпалил:

— Так точно! — Поразмыслив немного, гаркнул: — Никак нет! — и с надеждой посмотрел на Лушню: угодил или не угодил ответом?

— Ну и хитрый же ты, Кургузов, хитрее теленка. — И, помолчав, спросил: — А Святенко кто?

— Пан атаман куреня, — отчеканил бунчужный.

— Правильно! Такой же наймит, как и мы с тобой. — И, отвернувшись от собеседника, пробормотал: — Гетман Мазепа перевернулся бы в гробу от зависти к нашему пану атаману. Кургузов! — Осоловевшие глаза Лушни вновь остановились на бунчужном. Пошатываясь, он поднялся на ноги и шагнул к своему собутыльнику.

— Слушаю, пан сотник. — Кургузов попытался подняться с сиденья, но тяжелая рука Лушни вновь придавила его к стулу. — Сиди. — Сотник оперся обоими кулаками о стол. — Ты бунчужный?

— Так точно.

— Нет, ты халява. Почему теряется оружие на центральном складе?

— Не могу знать.

— А кто будет знать, я, что ли? — распаляясь, заорал пан сотник. — Надо шевелить мозгами, — постучал он пальцем по лбу Кургузова. — Ни к черту не годится твоя агентура. А впрочем, черт побери. Что нужно сделать? — пан сотник уставил взгляд на пустую бутылку.

— Сбегать в лавку и купить.

— Наконец-то догадался! Сходи.

Оставшись один, Лушня подпер щеку кулаком и задумался. Заметив бунчужного в дверях, он спросил:

— Принес?

— Так точно, — ставя на стол новую бутылку, ответил

Кургузов.

— Пан сотник, — показавшийся в Дверях следом за бунчужным дневальный козырнул: — Вам бумага из штаба куреня. — И подал Лушне пакет.

— Убери бутылку в шкаф и можешь идти, — сказал сердито пан сотник дневальному и открыл пакет.

«Командиру 2-й сотни поручику Лушне.

Обращаю ваше внимание на плохую постановку караульной службы козаками вашей сотни на постах: центральном складе оружия и боеприпасов, где отмечены случаи хищения со стороны неизвестных лиц; в гараже бронемашин штаба армии, где зафиксирована порча моторов. Начальник гарнизона предупредил, что в случае халатного отношения к служебным обязанностям ваших часовых, он будет вынужден довести до сведения командующего Западным фронтом об освобождении куреня от несения караульной службы на важных в военном отношении объектах и его переводе на охрану второстепенных постов. Примите надлежащие меры.

Капитан Святенко.

Адъютант Недоступа».

По мере чтения хмель из головы Лушни улетучивался.

— Доигрались в демократию! Посты не стали доверять. — И, рассвирепев, он завертел зажатой в кулак бумажкой под носом бунчужного. — На-ко понюхай, чем пахнет, тараканья душа. Дровяной склад скоро пошлют охранять. Взять бы плеть да перепороть всех вас. Распустил козаков. Кто стоял на охране оружейного склада последние дни?

— Рядовые Афанасий Курочка, Назарчук и Феодосий Романенко.

— Вызвать!

Зная крутой нрав пана сотника, бунчужный быстро сбегал за козаками. Лушня сидел у стола и на приветствие козаков не ответил. Лицо сотника все еще было багрово от гнева.

— Сонные тетери! — Заплывшие жиром глаза Лушни зло уставились на козаков. — У вас под носом выносят из склада оружие, а вы, как слепые, ничего не видите. Вы осрамили курень, — входя в раж, повысил голос Лушня, — вам не козаками быть, а поводырями у бандуристов. Что молчите? Забор вокруг склада плохой, а глаза у вас где? Твоя фамилия — Курочка? — переходя на язвительный тон, спросил Прохора Лушня.

— Так точно.

— Понятно. — Пан сотник повернулся к бунчужному. — Так как курочки ночью видят плохо, сидят больше на насесте, посадите его дня на три на гауптвахту.

— Слушаюсь, — с готовностью ответил Кургузов.