Бурелом

Прохор еще до отправки на фронт подружился с отделенным командиром сотни Дионисием Лебединским, бывшим библиотекарем Челябинского отдела народного образования, Черепанов вместе с ним осторожно «прощупывали» козаков своей сотни. В полку были люди разных политических убеждений: анархисты, ярые самостийники, максималисты и часть насильно мобилизованных переселенцев с Украины. Во время одной из бесед с самостийниками в чайной, расположенной недалеко от казармы, полупьяный козак в горячем споре заявил сидевшему за столиком Прохору:

— Наша Украина только для украинцев. Пановать москалям не дадим. Ты кто — москаль? Москаль. Так, будь ласков, тикай до своей хаты!

Прохор оглянулся на бунчужного Кургузова. Тот, казалось, мирно дремал за своей бутылкой.

— Ха! — пристукнул козак по столику. — Штоб в Запорожье гулял москаль?! Этому не бывать! — грохнул кулаком по столу самостийник.

— А если Украину топчет немецкий сапог, это можно, — заговорил спокойно Прохор. — Если ваши гетманы Винниченко, Скоропадский, Петлюра насаждают в сельские рады куркулей, — это правильно? — Увлекаясь, Прохор поднялся из-за столика, — Если Центральная рада помещикам имущество и земли возвращает — это справедливо?

Самостийник покрутил в воздухе пальцем:

— Э-э, — протянул он уже с хитринкой в глазах. — Це треба разжувати.

Прохор не заметил, как во время разговора Кургузов вышел из чайной.

Утром Черепанова вызвал к себе сотник Лушня.

— Ты вчера в чайной что за разговоры вел? Опять к следователю контрразведки захотел?

В начале марта еще до ареста подпольного комитета Строчинский дал распоряжение Дегтяреву выяснить, кто из козаков стоял на посту в ночь, когда была похищена часть оружия на центральном складе, и передать виновных военно-полевому суду. Прохор хорошо помнит зуботычины Дегтярева. Он и его товарищи не забудут разъяренного молчанием козаков контрразведчика, неоднократно пускавшего в ход кулаки. Только приказ об отправке на фронт спас Черепанова и других подпольщиков от расстрела. И вот теперь допрос у Лушни.

— Не тебе решать, кто будет на Украине. Твое дело воевать, а думать за тебя будет пан атаман. — Израсходовав весь запас ругательств, Лушня продолжал: — Радуйся, что на фронт идешь, а то бы... — Пан сотник выразительно прижал большой палец к столу и промолвил: — К ногтю, понял? Иди.

В тот же день курень погрузили в вагоны и отправили в Уфу. Станционные пути были до отказа забиты вагонами, солдатскими теплушками, комфортабельными пульманами штабников, платформами, где стояли зачехленные орудия. Всюду чувствовалась близость фронта.

Штаб генерала Ханжина из Челябинска переместился в Уфу. На вагонах стояли хвастливые надписи краской, а где и мелом: «Уфа — Москва». На одном из них Прохор прочел дописку, сделанную чьей-то рукой: «Не видать вам Москвы, как своих ушей!». Черепанов подтолкнул локтем идущего рядом с ним Дионисия Лебединского:

— Видел? — показал он взглядом на вагон.

— Да, — кивнул тот, — правильная дописка. Белякам скоро крышка.

В Уфе полк долго не задерживали и отправили маршем через Чишму на станцию Сарай-Гир. Перед выходом пан атаман Святенко произнес напутственную речь:

— Козаки! Наступает грозный час расплаты с большевиками. В грядущих боях мы пробьем себе путь штыками до родной Украины и установим там знамя свободы! Гимн!

Пан атаман Святенко с группой офицеров запел:

Ще не вмерла Україна, слава и воля.

Козаки подхватили:

Ще нам, братья, молодым усміхнется доля.

Под звуки оркестра сотни одна за другой молодцевато прошли по улицам поселка и растянулись вдоль линии железной дороги.

Стояли теплые дни апреля. Только что сошел снег и наступила распутица. В глубокой дорожной колее стояла вода, от недавно прошедшего артиллерийского полка весь тракт был превращен в одно грязное месиво.

По сторонам изредка виднелись сваленные под откос вагоны, покореженные взрывом рельсы и разбитые шпалы — следы работы диверсионных групп из отряда красных партизан.

От Чишмы шли проселочными дорогами, двигаясь все дальше и дальше на запад. Шли днем и ночью с короткими перерывами на отдых. Сотни растянулись. За длинную дорогу козаки измотались, послышались голоса:

— Куда ведут в такую темь? Под ногами ничего не видно, — сказал «самостийник», идущий сзади Прохора.

— Что?! Кому тут темно? — багровея, сотник Лушня повернул своего коня к мрачно шагавшим козакам. — Спрашиваю, кому здесь темно? Могу посветить. — Лушня начал расстегивать кобуру револьвера. Задние козаки наступали на передних. Ряды нарушились. Образовалась толпа, в ее молчании чувствовалось что-то грозное. Казалось, еще миг — грянет выстрел и ненавистный сотник будет снят с седла. Втянув шею в плечи, Лушня торопливо сунул револьвер в кобуру и резким движением рванул повод. Прохор вздохнул с облегчением. Еще при выезде из Челябинска подпольный комитет полка предупредил руководителей «пятерок»: до прибытия на фронт соблюдать строжайшую дисциплину, не допуская стихийного восстания, которое могло плохо кончиться.