Буревестник

— Брось, Симион! Все равно этому горю никак не поможешь — жизнь! Ты что хотел? Силой ее удержать? — Нельзя! Ты, Симион, собака, и взял ее обманом; потому, по-настоящему, она за тобой оставаться не обязана. А он человек хороший; отчаянный, но хороший и имеет полное право ее у тебя забрать. Убиваться тебе о ней нечего. Хоть и сволочь ты, Симион, а я тебя все-таки люблю, здесь ты у меня, в самом сердце…

Он ударил себя кулаком в грудь и полез целоваться. Симион вздрогнул, побледнел и с такой силой ударил Ермолая по лицу, что тот грохнулся навзничь на дно лодки.

— Убью! — взревел Симион, глядя на Ермолая ошалелыми глазами, и полез за ножом.

Ермолай поднялся и, схватив его одной рукой за горло, другой с размаха ударил по виску. Тихон бросился их разнимать. Ермолай, одним ударом кулака по лбу, выкинул его за борт. Симион, оправившись, снова взялся за нож. Ермолай ударил его несколько раз подряд. Симион вцепился ему в горло и принялся душить. Несмотря на свою бычачью шею, старшина уже посинел и выпучил глаза, но извернулся и больно ударил противника ногой в живот. Симион полетел в воду. Ермолай остался один в лодке и торжествующе захохотал, держась за свой толстый живот. При виде этих двух врагов, тщетно пытавшихся попасть обратно в лодку и барахтавшихся в воде с вытаращенными глазами, что делало их похожими на лягушек, им овладела безумная веселость. Схватив весло, он стал баловаться, стараясь ударить их по темени или удержать под водой. Попытки Симиона и Тихона уберечься от ударов только увеличивали восторг пьяного Ермолая; особенно веселили его их старания ухватить весло руками. Победитель ловко маневрировал этим веслом, то отводя его ровно настолько, чтобы они не могли до него дотянуться, то хлопая их лопастью по башке. Тихон, который был менее пьян, чем Симион, раньше него сообразил, что эта игра могла продолжаться очень долго и стал звать на помощь.

Вскоре обе лодки, в которых разместилась вся бригада Луки Георге, уже неслись полным ходом к месту происшествия. Одной из них управлял сам Лука, другой — Адам Жора. Гребцы ёкали от натуги, весла скрипели, вспенивая воду. Первым подошел Лука и с такой силой ударил носом в лодку Ермолая, что тот хлопнулся на банку, потом вскочил и пустил свое весло колесом по воздуху, угрожая размозжить голову каждому, кто осмелился бы к нему приблизиться. Адам задержался, чтобы вытащить из воды Тихона и Симиона, и крикнул Ермолаю перестать, но в этот миг Лука прыгнул к Ермолаю в лодку и ударил его по затылку. Ермолай закачался и опустил весло, которое сейчас же вырвал у него Лука.

— Ты что? — обиделся Ермолай. — Чего дерешься, а? Какой ты после этого коммунист, если рукам волю даешь?

Он, казалось, готов был заплакать от обиды и возмущения.

— По-твоему, если я коммунист, так должен смотреть, как ты будешь убивать своих товарищей? — возмутился Лука. — Разве они не такие же рыбаки, как ты? Из-за чего это вы поссорились?

Но Ермолай, как ни старался, так и не мог вспомнить, с чего у них началось. Это сильно его смутило.

— Я виноват! — кричал он в припадке раскаяния. — Простите меня, братцы! Давайте мириться!

Он обнял избитых, мокрых, обалдевших от драки и продолжительного купания Симиона и Тихона и принялся их целовать, несмотря на их отчаянную ругань. Это было так смешно, что остальные не выдержали и рассмеялись. У Ермолая рот, усы, борода — все было в крови от первого удара Симиона, так что, целуя своих бывших противников, он основательно их испачкал.

Вид окровавленных товарищей еще более разжалобил Ермолая и еще более развеселил присутствующих. Через час все трое снова работали, насаживая крючки занятой скумбрией. Ермолай был грустен; Симион, избегавший смотреть в глаза Адаму, вел себя с напускным спокойствием; Тихона одолевал сон.

Через несколько дней на пароходе состоялось общее собрание рыбаков, кончившееся большим позором для Емельяна и Ермолая. Многие внесли предложения отобрать у Романова бригаду, а Ермолая вообще не пускать на промысел, но они слезно просили их на этот раз простить и дать им возможность исправиться. И действительно, Ермолая с тех пор ни в чем нельзя было упрекнуть: он больше не пил на работе и исправно доставлял на базу рыбу. Бригада Емельяна увеличила свои снасти на пятьсот, и даже на тысячу крючков, и сейчас же вышла на первые места в соревновании, догнав бригады Луки Георге, Вангели и молодежную, старшиной которой был Косма. Адам проводил дни и ночи в море и, встречаясь с Емельяном и Ермолаем, обращался с ними, как раньше, ничем не напоминая о случившемся. «Это только начало, — думал он. — Работы впереди еще очень много».

После каждого выхода флотилии, он возвращался вместе с ней в Констанцу и проводил пять дней на суше. Сначала ему, как и всем, казалось странным, что земля стоит неподвижно, а не ходит под ними, колеблясь от бортовой или килевой качки. Когда он, наконец, привыкал к этой неподвижности, оказывалось, что снова пора в море.

* * *