Буревестник

— Тебе надоело? С тебя хватит! Я тебя мучаю? И это после того, как ты надо мной издевалась, когда я ползал перед тобой, как червь? После того, что я отказался от собственного достоинства ради твоих прихотей? Я все терпел, я все сносил: все твои причуды, все твои капризы, все твое глупое, детское упрямство! И ты еще продолжаешь считать себя жертвой?! Я трепетал, обдумывая каждое слово, чтобы как-нибудь тебя не рассердить; боялся твоего взгляда; льстил тебе, исполнял, забывая про себя, твое малейшее желание; стал жалким паяцем, тряпкой, лишь бы ни в чем тебе не перечить! Я сознательно полез в петлю, чтобы сделать тебя богатой и счастливой; я рисковал из-за тебя так, как не рисковал бы никто другой! И все это ради глупой девчонки, на которую прежде я даже не взглянул бы, которую бы я просто не заметил! Таких, как ты, я мог иметь сотнями где угодно, но они меня не интересовали. Мои требования были гораздо выше! Нужно было дожить до моих лет, дойти до преддверия старости, устать, как я устал, обеднеть, истрепаться, чтобы стать рабом какой-то сопливой девчонки, которая играла моим сердцем, моей жизнью совершенно так же, как еще недавно она играла камешками в пыли, перед домом, на улице Папапериклиса! А ведь я тебя любил, любил так, как никогда еще не любил другую; так, как мне и не нужно было любить, чтобы овладеть любой женщиной! И вот теперь, под конец, когда я знал, что люблю в последний раз, что это — мой последний порыв к счастью, мой последний взлет, ты обрекла этот порыв на неудачу, ты жестоко издевалась надо мной, ты погубила меня, уничтожив все, что во мне еще оставалось живого, потушив все, что еще горело в моем сердце, что еще было в нем молодого! Ты для меня была будущим. Теперь у меня нет больше будущего! Ничего больше нет! Ты погубила меня, превратила в ничто. Вот что ты наделала! Полюбуйся! Поздравляю тебя, Анджелика, и от всей души желаю — слышишь? — желаю, чтобы и ты когда-нибудь помучилась, как мучился я! Чтобы ты нашла себе какого-нибудь идиота, для которого ты будешь игрушкой, которому будет наплевать на твои чувства! Но увы! Этого никогда не случится, потому что для этого нужно, чтобы ты его полюбила, а любить ты неспособна. Все, что ты можешь — это выйти замуж за мелкого служащего, народить ему детей, выходить с детской колясочкой по воскресеньям на мол, в розовом платьице, с пышными рукавчиками. О, моя дорогая! О, моя последняя, единственная любовь! И даже если мои пожелания сбудутся и тебе в жизни придется помучиться так же, как мучаюсь я теперь, для меня это будет слишком поздно, я уже буду стариком, развалиной, да и вряд ли вообще узнаю об этом. Судьба откажет мне даже в этом удовлетворении, потому что мне тогда будет совершенно безразлично, что с тобой происходит. Впрочем, мне и сейчас уже все безразлично, я человек конченый.

Спиру под конец стал заговариваться, обращаясь к самому себе, как человек, который вслух высказывает свои мысли. Этот монолог, казалось, несколько утолил его страсть. Он повернулся и вышел, забыв закрыть за собой дверь.

Зарифу бросился за ним, задыхаясь и взывая своим надтреснутым голоском:

— Спиру, Спиру! Не уезжай без меня! Не покидай нас!

Зарифу вернулся в комнату в величайшем смятении. Анджелика давно уже перестала плакать. Пока Спиру говорил, она вышла из-за печки и стояла теперь посреди комнаты, дрожа от возмущения. Зарифу схватил ее за руку и потащил к двери.

— Беги за ним! Останови его! — вопил старик. — А то он бросит нас, уедет без нас! Анджелика! Дитя мое! Доченька моя! Не губи отца! Останови его! Вели ему вернуться!

— Не хочу! — кричала Анджелика, вырываясь. — Он мне противен! Он лысый!

— Что ж такого, что лысый? Зато он будет богат! Ты сможешь завести себе хоть двадцать любовников, молодых, красивых, с роскошными шевелюрами! Он будет богачом! В другой раз такой случай не повторится! Подумай, что ты теряешь!

— Не могу! Мне противно! — протестовала Анджелика. — Он сделал меня посмешищем всего города. Все мои подруги по гимназии смеются, когда встречают меня вместе с ним на улице! Они разгуливают с молодыми людьми, а я — под руку со стариком!

— Не все ль тебе равно? Старайся их не замечать! — крикнул Зарифу, доведенный до отчаяния.

Вконец растерявшись, он снова упал на колени и, обливаясь слезами, принялся умолять Анджелику:

— Дитя мое! Пожалей своего папу, который любит тебя больше всего на свете! Сделай это для меня, для своего папочки! Умоляю тебя, одумайся!

Он даже сложил руки в мольбе, как будто перед ним была икона.

— Женись на нем сам, если тебе нравится! — с ненавистью проговорила Анджелика и отвернулась.

Зарифу схватился за голову и, стоя на коленях посреди комнаты, принялся раскачиваться, как полоумный.

— Где мой пароход! Где моя фирма! — причитал он. — Мое состояние! Мое будущее!.. Все пропало!.. Все пошло прахом!.. Ничего не осталось… Ничего!

Вдруг, словно подталкиваемый невидимой пружиной, он бросился к дочери и изо всех сил дернул ее за руку: