Буревестник

Порывы холодного ветра и мелкий дождь, поливавший апрельским утром аллеи Большого парка Виндзора, не испугали лордов, съехавшихся по приказу короля. Маргарита была вынуждена признать, что, по крайней мере, в этом Дерри Брюер оказался прав. Ее тело сотрясала легкая дрожь, хотя в комнате было тепло. Все еще зевая после непродолжительного сна, который она смогла себе позволить, молодая королева окинула взглядом обширное поле, окаймленное вдали черной полоской леса. Во время правления отца ее мужа каждый год проводилась грандиозная королевская охота, в которой принимали участие сотни аристократов со слугами, приезжавшие в королевские владения, чтобы убить оленя или продемонстрировать свое искусство в деле дрессировки соколов и собак. Следовавшие за охотой пиры их участники вспоминали до сих пор, и когда она спросила Дерри, что может привести в Виндзор лордов Невиллов, он ответил не задумываясь. Она решила, что в таком случае даже обычная охота сможет привлечь их сюда, после того, как увидела столько раскрасневшихся лиц и радость людей, вроде графа Солсбери, слуги которого с трудом несли убитых им зайцев и фазанов, или лорда Оксфорда, добывшего огромного оленя-самца. Ее муж не охотился ни разу за десять лет, и королевские владения кишели дичью. Первые два вечера устраивались пышные пиры. Мужчины впивались зубами в сочное мясо убитых ими животных, хвастаясь добычей и смеясь при воспоминании о забавных случаях, произошедших во время охоты, в то время как их жены развлекались игрой музыкантов и танцами. Все складывалось как нельзя лучше – но главное было еще впереди.

Предыдущим вечером Маргарита спустилась в конюшню замка, чтобы посмотреть двух живых вепрей, которых должны были выпустить этим утром. Герцог Филипп Бургундский прислал животных в качестве подарка – вероятно, отчасти в знак скорби по поводу гибели Уильяма де ла Поля. Только за это, за доброе отношение к Уильяму, она всегда будет благословлять имя герцога и воспринимать его как друга.

Кабаны были королями лесной чащи, единственными из обитавших в Англии зверей, способными убивать охотившихся на них людей. Она содрогнулась при воспоминании об их дурно пахнущих телах и свирепых маленьких глазках. В детстве она однажды видела пляшущих медведей в Сомюре, когда в Анжу гастролировал бродячий цирк. Кабаны в конюшне в два раза превышали размерами тех медведей. Их щетина не уступала толщиной медвежьей шерсти, а спины были шириной с кухонный стол. При всей своей благодарности герцогу Бургундскому, она была не готова к устрашающему виду этих хрюкающих животных, которые бились головами в деревянные перегородки конюшни с такой силой, что с крыши дождем сыпалась пыль. По мнению Маргариты, они походили на свиней не больше, чем лев на кошку. Главный королевский охотник говорил о них с благоговением, утверждая, что каждый весит четыреста фунтов, а их клыки сравнимы по длине с мужским предплечьем. От вепрей, яростно долбивших своими внушительными клыками деревянные перегородки, исходила явственно ощущавшаяся угроза.

Граф Уорвик предложил назвать их Кастор и Поллукс, в честь близнецов-воинов из древнегреческой мифологии. Молодой Ричард Невилл выразил желание увезти с собой голову одного из них, хотя и многие другие с вожделением поглядывали на грозные клыки. В Англии вепри к тому времени уже почти исчезли, и среди гостей Виндзора мало кто мог похвастаться тем, что когда-либо этот зверь был его трофеем. Маргарита едва сдерживала смех, слушая споры мужчин относительно того, как лучше охотиться на них – спускать собак, чтобы они удерживали зверя, и затем пронзать его сердце стрелой, или же бить копьем между ребер.

Она провела рукой по округлившемуся животу, ощущая глубочайшее удовлетворение от сознания своей беременности. Когда парламент, готовясь к худшему, назвал Йорка наследником престола, для нее наступили черные времена. Потом она почувствовала первые признаки и долго крутилась перед зеркалом, не веря своим глазам. Но живот рос с каждой неделей – к восторгу как ее самой, так и молившихся за нее и ребенка подданных короны. Даже приступы дурноты были ей в радость. Ей было необходимо, чтобы графы Англии увидели, что она беременна, и поняли, что интриги Йорка ни к чему не привели.

– Пусть будет сын, – произнесла она вполголоса, как делала это не меньше десяти раз в день.

Ей хотелось иметь дочерей, но сын сохранил бы престол для Генриха и ее потомства. Сын оттеснил бы Ричарда и Сесилию Йорк в тень со всеми их заговорами. Эта мысль доставила ей невыразимое удовольствие, и она сжала чашу так сильно, что драгоценные камни, которыми она была отделана, отпечатались на ее ладони.