Буревестники

«Население города Владивостока сим поставляется в известность, что уличные сборища, как нарушающие общественный порядок и грозящие общественному спокойствию, допускаться не будут, причём, в случае не исполнения участвующими в сборищах требования полиции разойтись, будут приниматься решительные меры, с применением при надобности и оружия, согласно установленных для сего правил».

Из приказа № 1524 командира Владивостокского порта капитана 1-го ранга барона В. Н. Ферзена.

«Вследствие самовольного прекращения работ мастеровыми 16 сего октября и ухода их из порта объявляю все мастерские порта закрытыми. Конторе найма произвести расчёт с мастеровыми по 15 сего октября включительно…»

Из обращения к русскому народу «Священного союза народной самоохраны» (прозванного в народе чёрной сотней).

«Пролетарий всех стран, соединяйтесь!» Вот зазорный клич красной сотни к мирному русскому народу… Что есть «пролетарий»? Это слово обидное, оскорбительное для честного, хотя и бедного труженика. «Пролетарий» – тот, кто пролетел, кто, сам не работая, ничего не заработал или нажитое прожил да пропил. «Пролетарию» нечего терять: ему выгодны беспорядки, ему выгодно брать чужое, нажитое чужим трудом, чужими руками. Вот кто «пролетарий» на самом деле…»

2

— Господа! Заканчивая совещание, хочу ещё раз предупредить вас: возможно, что именно завтра, в день двойного праздника – славной годовщины манифеста 17 октября и дня памяти избавления царской семьи от угрожавшей ей опасности – бунтовщики предпримут попытку поднять мятеж на флотилии. Экипажи многих миноносцев разъедены червоточиной социалистической пропаганды, особенно это относится к «Скорому» и «Тревожному». Посему оба поименованных корабля после подъёма флага я приказал отвести в бухту Славянка. Господ офицеров прошу нынешней ночью не сходить на берег, оставаться на кораблях… Вопросы есть? Прошу вас, господин капитан второго ранга… Да, меры приняты: бухта и рейд всю ночь будут освещаться прожекторами, для патрулирования по берегу выделены усиленные наряды солдат и полиции, об остальном я уже докладывал… Ещё раз напоминаю о бдительности! Все свободны.

— Товарищи! Подвожу итоги нашего чрезвычайного заседания комитета. Судя по всему, эсеры даже после неудачной попытки поднять минный батальон в Диомиде и разгона демонстрации в порту не отказались от мысли о вооруженном восстании во Владивостоке. Мы, как и раньше, категорически против! Если сегодня жертвами авантюры максималистов стали единицы, завтра ими могут быть десятки и сотни людей. Этого допустить нельзя. Надо послать агитаторов на корабли и отговорить матросов от бессмысленного и неподготовленного выступления. Вместо этого провести в порту митинг протеста в защиту минёров. Вопросы есть? Давай, Починкин… Ну что ж, если восстание всё-таки начнется, большевики не бросят своих братьев в беде и возглавят борьбу. Всё, давайте расходиться.

…Утренний туман, словно доисторический ледник, медленно сползал с сопок в бухту Золотой Рог. Он укутывал корабли — и стоявшие на рейде, и прильнувшие к берегу, словно сонные зверёныши к матери, он приглушил звуки, покрыл безлюдные палубы холодной росой. Нахохлившиеся вахтенные знобко топтались у трапов. Намокшие флаги расцвечивания, поднятые по случаю царского праздника, вяло свисали с вант, как сохнущее белье.

Командир миноносца «Бодрый», «герой» Цусимы, капитан 2-го ранга Курош, только вышедший из своей каюты, стоял у борта в наброшенной на плечи шинели и курил первую за это утро и оттого особенно вкусную папиросу. Докурив, он щелчком отправил окурок в воду и, зевнув, повернулся уходить, но вдруг увидел, как из тумана, вставшего стеной над водой, неслышно возникла лодка. Обогнув с носа «Бодрый», она стала приближаться к «Скорому». В шлюпке сидело трое штатских: женщина и двое мужчин. Когда лодка вплотную подошла к миноносцу, женщина встала и крикнула матросам, чьи белые робы уже мелькали среди надстроек и труб:

— На «Скором»! Пайков на борту?

С миноносца что-то ответили. Курош решил, что пора вмешаться. Он выступил из-за шлюпбалки, за которой до этого прятался, и заорал:

— Эй, на шлюпке! А ну отвали от корабля!

В лодке начали совещаться.

— Отваливай, говорю! Стрелять буду!

— Ладно, уйдём! — ответил женский голос. — Уйдём!

И в самом деле, мужчины заработали веслами, и шлюпка неслышно, как и появилась, исчезла в тумане. Курош остался стоять у борта, держась за мокрый леер; он закурил вторую папиросу и теперь уже настороженно посматривал по сторонам злыми рысьими глазами.

На «Скором» разводили пары, готовясь к переходу в Славянку. Матросы, однако, не особенно суетились, как бывает обычно перед походом, не летали по трапам, грохоча сапогами по железным балясинам; приказания выполняли нехотя, передвигались по палубе не спеша, то и дело кучкуясь и о чём-то вполголоса переговариваясь. К одной такой кучке, состоящей из Пайкова, Рублёва и Лушкина, подошёл машинный кондуктор Кочерин.

— Пайков, тебя – к командиру, — сказал как-то странно, глядя в сторону.