Буревестники

— Один, говорю, убит, а другой арестован и ждёт суда.

— Так-так-так, — снова закивала Воложанина. — И сегодня я их увижу?

— Я повторяю… — раздражённо начал Петров и вдруг всё понял и почувствовал на спине озноб ужаса.

— Тебе надо заплатить, да? Я заплачу, заплачу… — бормотала она. — Правда, у меня отобрали магазин, но я заплачу, заплачу… Я тебе телом своим заплачу… Ты ведь любишь меня… — неожиданным скоком она приблизилась к ротмистру, схватила его за плечи. — Посмотри, какая я красивая!.. Возьми меня!..

От неё пахло давно немытым телом. Страх и отвращение охватили ротмистра. Он стал отдирать от себя её руки. Она взвыла по-звериному.

— А-а-а! Ты не хочешь мое тело, ты хочешь мою душу! Я знаю, кто ты! Ты сатана! Забери мою душу, отдай мне моих детей!..

В кабинет вбежал испуганный вахмистр. Двое мужчин с трудом справились с визжащей, плюющейся женщиной. Её увезли в лечебницу связанной в полицейской коляске.

Через месяц Воложанину, как совершенно безнадёжную, выгонят из больницы, и долгие годы она будет бродить по Владивостоку, став одной из его достопримечательностей; вся в разноцветных лентах, с бумажными цветами, воткнутыми в седые космы, она будет пугать детей, а у взрослых, знающих её историю, вызывать презрение и жалость…

Петров уезжал из Владивостока с испорченным настроением.

В ноябре начались суды и казни. Судили (порциями) более полутора тысяч человек, казнили (тоже порциями) сорок шесть. Оставшихся в живых участников восстания на «Скором» расстреляли на Русском острове, в бухте Новик; матросов Сибирской флотилии – на берегу бухты Тихой; солдат Владивостокского крепостного минного батальона – на берегу бухты Улисс.

Из воспоминаний очевидца расстрела минёров.

«…В лесу была вырыта длинная яма, а над ней зарыты столбы, их привязали к столбам и надели на голову мешки; явился поп со словами: «Кайтесь, я вас напутствую к новой жизни», но солдаты не дали ему договорить, многие начали крыть попа матом, а один солдат, Кононов Александр, попросил у попа закурить… К нему подошёл офицер и дал ему через дырку, которую он прогрыз зубами в мешке, прикуренную папиросу, и он перед смертью покурил… Расстреливать их вызвали казаков, но казаки отказались, тогда вызвали солдат, и солдаты отказались, тогда полковник – руководитель расстрела – вызвал «крестиков»[20], и «крестики» их расстреляли».

Из предсмертного письма рядового Владивостокского крепостного минного батальона Кирилла Кудрявцева на родину, в деревню Нагаткино Медниковской волости Старорусского уезда Новгородской губернии.

«…Передайте всем родным и знакомым мои последние слова: простите, простите, простите, я оставляю вас, ухожу от вас, дорогие мои, затем я честно погиб за родину-мать и свободу, хотя вы этого не знаете, но я знаю».

Фактически оказалась разгромленной Владивостокская организация РСДРП. Ефим Ковальчук, Иван Вахреньков, Пётр Воложанин и другие руководители организации были сосланы на каторгу на разные сроки. Григорий Шамизон (Доколе) был повешен в тюрьме.

Из предсмертного письма большевика Г. М. Шамизона, напечатанного в газете «Маньчжурский рабочий»

(Харбин, 1908).

«…Товарищи, я иду на эшафот, твёрдо зная, что буду отомщён, как и отомщена будет и вся до сих пор пролитая народная кровь. Знаю, смерть моя только увеличит то пламя, которое скоро уже поглотит палачей наших и все творимое ими зло их. Товарищи, я умираю. Да здравствует народ и его пробуждение. Пусть наша свежая кровь запылает великим огнём всенародного восстания и да придет же, наконец, та святая жизнь в мире, в любви то счастье, за которое мы вместе боролись.

Прощайте же, друзья мои, живите долго и счастливо. Будьте сильны перенести случайные подчас, даже неизбежные удары и быстро идите вперёд, все вперёд и вперёд. Желаю познать вам лучшие дни. Прощайте же, мои дорогие товарищи. Вечно ваш Гриша Шамизон».

Иван Рублёв медленно, с трудом всплывал со дна на поверхность, тело было ещё чужим, рук и ног он не чувствовал, но сознание постепенно возвращалось к нему.

Наверху забрезжил неясный свет, он становился всё резче и резче и вдруг ударил болью по глазам. Он всплыл, он видит над собой небо!

Но это… это не небо, это бело-голубой, свежепобеленный потолок! Вон даже волосок от щетки прилип… Иван продолжал лежать неподвижно, силясь понять, где он находится. С ним и раньше бывало такое, но только тогда это было похмельное пробуждение, а на сей раз – воскрешение из мёртвых. Последнее, что помнил Иван, – огонь, дым, грохот и палуба, вставшая ребром.

Над ним склонились лица, знакомые, родные лица – Васятка и Аннушка! Улыбаются как-то испуганно, словно не верят, что он выкарабкался.