Буря

Освобожденные рабы встретили их во мраке — началась схватка: короткая, ожесточенная, стремительная. Зазвенела сталь — яростный, кровожадный вой освобожденных перемешался с предсмертными криками орков; морозный душный воздух сгустился от кровяных паров еще больше прежнего, по камням текло что-то черное; еще несколько страшных воплей, и вот из мрака выскочил, бросился вверх по туннелю орк с выпученными глазами, без ятагана; рука его была рассечена до кости. Но навстречу ему вылетела телега, ибо те рабы, которые должны были останавливать тележки, сгрудились, и без движения ожидали своей участи. Тележка эта на полной скорости врезалась в грудь орка, он отлетел в сторону, пошатываясь побежал было дальше, но тут из мрака, вслед за ним выскочила некая стремительная тень, взметнулся окровавленный ятаган, со страшной силой обрушился на орочий череп…

Теперь из мрака выступило около тридцати освобожденных — все они были вооружены ятаганами, все тяжело дышали. Ну а за их спинами еще с дюжину освобождало иных рабов, и что-то с жаром им втолковывало.

Из этих, выступивших из мрака, выделялось те двое (отец и сын), которые сидели некогда в клети соседней с клетью Фалко и братьев. Они были не велики, такие же грязные, заросшие; но теперь они уже не были такими скрюченными и жалкими. Они так и дрожали от возбужденья, говорили прерывисто, но очень громко, так что голоса их разносились по значительной части туннеля:

— Каковы наши потери?

— В первой схватке всего один убитый и двое раненных. — был ответ.

И тут выбежал вперед раненый, грудь которого была рассечена, и все тряпье уже пропиталась кровью:

— Царапина! Царапина! — истово вопил он. — Я могу идти с вами! Я могу сражаться!

— Никто тебя не оставит! — возбужденно, быстро говорили двое. — Мы никого-никого здесь не оставим! Неужели же, через несколько часов мы выйдем?!

— Да! Да! Выйдем! Свобода! Да! Вырвемся! Прорвемся! Всех их! Не удержат! — все эти вопли слились в один восторженный гул.

— Передали ли ключи в соседние шахты?! — выкрикивал один из «посвященных».

— Нет! Не успели! — хором отвечали двое. — Мы не могли рисковать — все прослеживалось! Мы не могли их и оставлять у себя дольше! Понимаете — там был ищейка, только чудом он у нас их не нашел! Ну, вы ведь не вините нас?!

— Нет! Нет! Нет! — хором завопили многие.

И вновь надрывались, старая перекрыть восторженный, нетерпеливый гул толпы двое:

— Потому, прежде чем прорываться наверх мы должны освободить и соседние шахты!..

Тут они были прерваны целым валом воплей:

— Нет! Прорываться сейчас! Пока есть время! — так вопили те рабы, которые не входили в число «посвященных», и на это двое отвечали им:

— Мы не сможем прорваться такими малыми силами, нас здесь всего полторы сотни!

— Тогда скорее! Скорее!

— Да — медлить нельзя! Скоро против нас выставят такое войско, что…

Но докричать двое не успели, так как из бокового прохода, в котором томился Ячук, выбежало несколько привлеченных криками орков. И тут-то ничто не могло сдержать ярости освобожденных. Все, что копилось в них годами, выплескивалось теперь. Даже двое — предводители их, забывши обо всем, впереди всех врезались в орков; перерубили их в несколько мгновений. Кое-кто в этой стремительной схватке получил раны, и тем только больше был разъярен. В общем гуле слышались отдельные вопли:

— Вон они! Вон! Руби их!

Действительно — заметили тех орков, которые толпились в проходе. Восставшие бросились туда, и, так как проход был узок, то прорвались только по трое в ряд. Ятаганами же было совершенно невозможно размахивать. И они рубили не ятаганами, но грызли, но топтали, но разрывали глотки. Орки дрожали от ужаса, но, понимая, что пощады им не будет, дрались отчаянно, и около десятка нападавших все-таки было убито. Последние из орочьего отряда отступили в то помещение в котором прятался Ячук; они отбросили в сторону факелы, они повалились на пол и в их свете хорошо было видно то причудливое переплетенье железок, тонких и толстых, которое занимало почти все место, и чрез которое пробрался в дальний угол Ячук.