Буря

— Я помню светлые поляны,
Где в детстве счастлив был;
Я помню трав, цветов бурьяны,
Где небо я глазами пил.

Я помню, помню, просветленье:
Недолгий миг — любовь, стихи,
Но то минуло, как виденье,
Я тянут вниз мои грехи.

Но верю, верю, что найду я,
Дорогу к светлым тем полям,
И вспомню я дыханье мая.
Шепну: «Люблю» я белым лебедям.

— Подожди-ка. — продолжая идти по туннелю, и ступая все быстрее, говорила Вероника. — Откуда это ты знаешь стихи Сикуса? Он что, разве же показывал их тебе?..

— Нет, нет. — пищал Ячук. — Получилось все вот как: мне надо было к нему по какому-то делу. Я долго стучал в его дверь; однако, он не открывал. Я уж собрался уходить, как дверь распахнулась. Я то поскорее в комнатку бросился, уселся там на стуле — а Сикус то ушел, и дверь зарыл! Он то, пребывал в каком-то необычайном волнении — когда мы еще в дверях столкнулись он бормотал что-то — вот и проскользнул я незамеченным между его ногами. Я решил: рано или поздно он вернется. Надо только подождать… Вы знаете, мое любопытство: на месте усидеть не могу; а, так как у Сикуса никогда не был, то и решил осмотреть его вещи. Ведь, мы все друзья; нам, ведь, нечего друг от друга таить. Ну — искать мне долго не пришлось: прямо на столе лежала толстая, почти до конца исписанная тетрадь. Ну, вы знаете — синяя, вся исходящая инеем, которых мы множество здесь нашли. Я глянул: на развороте написано стихотворение. Он видно, писал его как раз в то время, когда я стучал: еще и чернила не успели обсохнуть — это то стихотворение и привело его в столь сильное волнение.

— Это, ведь, не то стихотворение, которое ты сейчас прочитал? Какое же? Ты помнишь?

— Да, помню — я его несколько раз прочитал. Страшное стихотворение; даже и не хочется…

— Что же ты раньше то молчал?!.. Ну — будь добр, расскажи его теперь!

— Вот черная правда: во власти деревьев
Во власти видений, метаний души.
Во снах я зацеплен змеиной кореньев —
Один в этой черной глуши.

И лес, через стены, в меня проникая,
Мне слабую душу грызет;
И что-то внутри, во душе убивая,
Меня своим рокотом рвет.

И в кратких прозреньях пишу я о светлом;
Но то лишь бесцельный обман —
Так в залах из льда мы любуемся летом,
Найдя потемневший тюльпан.

— Что ж ты раньше то молчал?! — воскликнула Вероника. — Быть может, прямо сейчас вернуться. Видишь: оказывается это лес над ним довлеет. Действительно: сердце то у Сикуса слабое; мог и поддаться. Значит, к нему ночами приходит какая-то темная сила, терзает его кошмарными виденьями… Зря, зря ты раньше этого не рассказал Ячук. Мало ли к чему это может привести… Быть может к преступлению какому-нибудь. Вернуться ли сейчас?..

— Да что ты, право, так встревожилась? — Ячук даже удивился. — Зачем сейчас то возвращаться? Я это стихотворение, между прочим, не сейчас, а месяца еще два назад прочитал. Что же ты думаешь…

Вероника все еще продолжала идти вперед, встревоженным голосом она спрашивала:

— Так, значит, ты не одно это стихотворение, но и всю тетрадь перечитывал? Быть может, и еще какие-то записи там видел?

— Да ничего такого страшного; ну, мало ли — всякому страшные сны снятся… Мне тоже иногда всякие кошмары видятся…

— Значит еще что-то было! Что же ты молчал?! Эх, ну рассказывай; рассказывай. Скорее.