Буря и натиск

— Не понимаю. Они собираются уничтожить Шелианд, нашу землю…

— Она никогда не была нашей!

— Что? Ты врешь!

— Нет. Я знаю. Видела. Наши корабли атаковали злоговарское побережье и предали его огню и мечу, как было задумано. Сокрушающий удар смел неприятеля, после чего войска двинулись в глубь континента. Почти без остановки. Зиаркена осталась позади, земля белых башен и золотых дворцов, и мы, пресытившиеся разбойники, посчитали, что имеем право вмешиваться всюду, где якобы есть наши интересы. Мы пошли по трупам, сжигая и топя в крови всех и вся. Резня в Осколке, побоище в Глубокой Меже. Потом были Трещина, Шепот, Гусиное Перо. Мы не брали пленных, мы сооружали на площадях гоблинских поселений башни из отрезанных голов. Мы жгли, рубили и калечили магией, которая была во сто крат сильнее, чем у них… этих грязных тварей. После нас оставалась только выжженная земля, очищенная, как мы думали, от скверны. На ней мы рассчитывали создать собственный мир, полный гармонии и добра. Как понимали эти вещи сами. Мы подняли на знамена серебряные ладьи, белые древа и лики Ларны, Аэрниэн, Феалиссы Звездоокой, тех, кто никогда бы не понял того, что мы делали. Мы посчитали, что имеем право. И считаем до сих пор. Во всяком случае, те, кто играет во владык Шелианда… Мы заигрались. Пришло время платить по счетам. Ты слышишь меня, глупая дочь? Пришло время отдавать долги, с процентами.

— Мама…

— Хочешь правды? Вот она. Как есть. За каждую мечту, которая осуществилась, приходится платить. То, что происходит, мы заслужили.

— Ты врешь! Мама, ты сошла с ума. Ты… ты просто предательница. Мы отвоевали Шелианд у грязных варваров, которые насиловали и оскверняли его многие века!

— Это ложь. Ложь имеет свойство умножаться с течением времени, и сейчас она достигла своего апогея. Я не хочу в этом участвовать. С меня довольно. Спроси у отца, он тоже знает. Спроси у тех, кто участвовал в той войне. Они расскажут, какое это было освобождение и от чего… Мир знает о том, что было на самом деле, но только мы живем ложью. Мы построили Шелианд на мифе, который родился в нашем больном воображении, взрастили древо из порченого семени. Хотели мира и гармонии, но вместо этого на его ветвях выросла ненависть и злоба. Все, к чему мы прикасаемся, изменяется, и если когда-то чудо творения позволяло нам возделывать и созидать, то теперь — лишь сеять смуту, ложь и боль.

— Ты… Ты лжешь, я тебе не верю! Зачем тебе это?

— Зачем? Не знаю. Но я готова к тому, чтобы оплатить предъявленный мне счет. Были сны — и в них я видела… Словом, война не стала для меня новостью. Так же, как твой выбор…

— Я не могу поступить иначе.

— Да. Многие так думают. Сражаться за то, что логично, близко тебе по духу, за то, что отвечает твоим принципам, — это нормально. Отделять правду от лжи трудно и в критической ситуации кажется самым обыкновенным предательством и трусостью. Об этом трезвонят на каждом углу, но, поверь, многие думают так же, как я и отец. Речь идет о справедливости.

— Какой справедливости?

— Точнее говоря, о шансе. Для нас, Детей Цветов. Начать все заново. По-другому. Не так. Не позволить себе жить во лжи, а в конечном итоге в рабстве, которое хуже всяких кандалов.

— Ты не права! Я не хочу тебя слушать. Я знаю, что такое долг. Знаю, что когда зовет родина, когда она приказывает, я не могу оставаться в стороне… а ты, вы… Когда-нибудь вас спросят, почему вы не стали с оружием в руках против тьмы…

— Я смогу ответить. А ты сможешь? Сможешь сказать, для чего ты воевала? Для чего… умерла?

— Да!

— В таком случае я тебя не задерживаю. Ты отъезжаешь завтра утром?

— Да…

— Попрощайся с отцом.

— Я вас ненавижу! Я проклинаю вас обоих! Вы для меня не существуете! Если я умру, то знаю за что. И это не ложь! Молчи. Тебе нечего мне сказать… лучше прислушайся к тому, что трезвонят на каждом углу. А вдруг они правы?

— Прощай. Пожелаю тебе удачи.

— Я тебя ненавижу!

* * *

Ветер влетает в окно, качает занавеску. Занавеска тихо шелестит.

Сквозь тяжелый, мутный, но поверхностный сон Крот чувствует прелые запахи. Трава, мокрая от дождя земля. Листва, поющая еле слышно свою зловещую колыбельную. А потом ветер меняется, и ноздри гоблина улавливают смрад войны и смерти. Вонь сгоревших жилищ, вонь тлена, в который превратились ухоженные сады.

Подпех открывает глаза. Даже сквозь сон он чувствовал, что она рядом, очень близко. Реальность не обманывает. Этайн лежит возле него, притаилась, словно мышка.

— Уходи, — сказал Крот.

— Нет. Мне холодно. — Шепот.

— Возьми этот гобелен со стены и завернись, все теплее.

Рыжая молчала. Крот лежал не шевелясь, окаменел, точно от волшебства. Глыбой себя чувствовал неповоротливой, но внутри что-то билось и пульсировало, больно было и страшно.

— Я видела сон, — сказала эльфка, — о нас.

— Чего? Не мели ерунды. Какой еще сон про нас?

— Повсюду огонь. Мы в огне, но нам почему-то не больно. И никуда не уйдешь, потому что за пределами огненного круга — смерть. Как в лесу, когда Гробовщик щит из пламени сотворил.

— Ну и что? Что это значит?