Буря и натиск

— Нет смысла. Есть вещи, которые невозможно назвать, они всегда будут слишком непонятными.

— Ага. Как то, чем мы тут занимаемся.

— Не гони меня.

— Не буду.

Ветер влетает в окно, качает занавеску.

В настороженной, тяжело раскинувшейся ночной тиши они старались стать невидимками. Искали тропу туда, где никто и ни при каких обстоятельствах не мог бы им помешать ни взглядом, ни звуком. Кажется, в конце концов, после многих осторожных попыток, им это удалось. Они шагнули за грань, существовавшую только в их воображении, но им было достаточно и этого. А потом недолгие минуты полного освобождения изменили стоящих над пропастью, готовых сорваться во тьму существ. Вопросы остались вопросами, ненависть ненавистью, любовь любовью — однако было и еще что-то. То, что невозможно назвать. Что навечно останется слишком непонятным. Несбывшимся. Мимолетным. Ярким. Как сто тысяч солнц.

Крот посмотрел на гобелен над своей головой. Единорог, готовый сорваться с места, все так же вскидывал голову. Ему не хватало какой-то секунды — осуществить мечту.

Подпех закрыл глаза.

Им хватило — мгновения, украденного у вечности. И хотя она не упустит шанса предъявить им свой счет, ни тот, ни другой не жалели. Они были готовы платить.

Этайн пошевелилась, потянулась. Наверное, улыбается, подумал Крот, чувствуя восторг вперемешку со страхом. В какое-то мгновение хотелось бежать куда глаза глядят, но он не дрогнул. Обеими руками, неуклюжими руками, привыкшими к боям и тяжелому труду, Крот держал Этайн. Она казалась невесомой тенью, призраком, которого без труда прогонит свет утра, росой, умирающей после восхода солнца.

Но она была настоящей. Этайн дышала, втягивала воздух забитым носом, вытирала ладошками слезы. Крот молчал. Боялся, что мост рухнет; ведь он такой тяжелый и неуклюжий увалень.

В конце концов Этайн успокоилась и уснула, уткнувшись лицом в его шею и обняв руками. Дыхание у нее было горячим. Крот хранил ее сон, боясь сомкнуть глаза, и так пролежал до самого рассвета. Только услышав, как внизу заскрипели половицы и заворчали подпехи, он сообразил, что реальность вернулась на свое законное место.

Время идти дальше.

Они спустились на первый этаж быстро, чтобы не вызывать подозрений. Сказочник злобно рычал, поднявшись не с той ноги, другие тоже были не в настроении. Не разговаривали.

Наскоро перекусив, подпехи вышли в туман, в котором утопал разрушенный городок. Было сыро и зябко. Этайн куталась в Кротову куртку, которая доходила ей до колен. Подпех вел ее на цепи, и оба продолжали играть свои роли.

Все как всегда. Все по-другому.

11

14 июня 1549 года.

Южная Дурландия.

Направление северо-восток.

Первые капли теплого дождя упали в полдень, с глухим стуком забарабанили по листьям лопухов, растущих по обочинам разбитой грунтовой дороги. Через несколько минут зашелестела потревоженная дождем трава. Кузнечики выпрыгивали из-под ног тяжело шагающих подпехов, прятались, переставая стрекотать.

Хилый стащил каску с потной головы и подставил лицо под теплые капли, зажмурился.

— Грибной, — сказал ботаник. — А грибов пока и нет, рано. Эх, не отказался бы я от большой сковородки белых, да с луком, да с приправами.

— Заткнись, во имя предков, — отозвался Шершень, идущий с опущенной головой.

Этайн, шагавшая рядом с Кротом, поглядела на них обоих и снова погрузилась в себя. Крот двигался в арьергарде их поредевшего отряда. Рыжая не могла выдерживать быстрый темп, что теперь до крайности бесило Сказочника точно так же, как раньше лейтенанта.

Весь вчерашний день взвод топал намеченным маршрутом, стараясь держаться дорог. Шел по гоблинской территории, и хоть примыкала она непосредственно к линии фронта, внезапного появления эльфов можно было особенно не опасаться.

Местность раскинулась по обеим сторонам в основном открытая. Небольшие холмы, покрытые травой, крошечные лесочки, луга, искалеченные струпьями воронок от снарядов и бомб, замусоренные разбитой техникой, убитыми лошадьми, разнесенными вдребезги повозками. Темнели безобразными пятнами острова выжженной растительности — резко бросающиеся в глаза на ярко-зеленом фоне. Вдали грохотали разрывы, эхо разлеталось на многие мили, но на это никто не обращал внимания. Все знали: перворожденные сейчас предпринимают отчаянные попытки прорвать линию фронта и продвинуться обратно на юг, сюда, откуда их недавно вышибли.