Буря и натиск

— Ух, какая сердитая! — сказал ботаник. — Так и вижу, как мы выходим из батальона и ведем бешеную рысь.

— А что твой Брагох Даолаг говорит о таких, как я? О трусах?

— Этайн…

— А потом… потом я приспособлюсь, — сказала эльфка. — Тебе ведь хочется знать мою подоплеку? Изволь. Я приспособлюсь. Уеду из Злоговара вместе с беженцами. Куда-нибудь, где на нас, остроухих, не смотрят как на париев. Хотя бы в Фаэдлин. Если, конечно, до них не дойдут слухи, что я предательница. Как получится. Вы вернете свой Великий Злоговар, а я — обрету новую жизнь. Я буду наблюдать, как моя родина, превращенная в пепел борцами за справедливость и свободу, возрождается. Вот только все, что я знаю и люблю, исчезнет. Но я иду на это, потому что стремлюсь сохранить свою шкуру в целости и сохранности. Выбрось свою кретинскую книжонку, тем более что она написана не гоблином, не эльфом. Что человек может понимать в нашей вражде?

Хилый покачал головой.

— Я тебе не верю, Морковка. Ты лжешь из упрямства и бросаешь вызов. Кому? Мне? Кроту? Сержанту? Глупо. Себе, может?

— Отвали. Дай мне попереживать, — огрызнулась Этайн. — Все-таки предаешь свой народ, свою расу и родину не каждый день. У меня нет опыта.

— Не верю, — повторил Хилый, вытягиваясь на траве. — Все равно не верю.

Он уже не смотрел на нее и не заметил, что Этайн метнула в него полный ярости взгляд. Эльфка обернулась на сидящего поблизости Крота. Тот пожал плечами. Брать эстафету у ботаника он не собирался.

На этом дискуссия исчерпалась. Хилый оборвал ее, не дав рыжей распалиться еще больше. Крот подумал, что ботаник поступил правильно. Никому эти споры, от которых только голова пухнет, не нужны.

Вернулся Сказочник. Он шел, почти не сгибая правую ногу, и лицо у него было страшным. Рот перекосился, глаза зло сверкают в глазницах и похожи на угли, подернутые налетом пепла.

— В общем, так. Чтобы не было вопросов в дальнейшем, — рыкнул сержант. — Мы тут вроде стали одной семьей. Подпехи по идее и должны быть такими, ибо опасность и общие цели не могут не сплачивать… И сегодня мы получили нового члена нашего маленького героического сообщества. — Сказочник указал на Этайн. — И надеемся, что принесем друг другу пользу во имя общего дела. Тьфу! Но это все дерьмовые высокие слова… а вот правда. Касающаяся меня.

Подошли Гробовщик и Шершень. Оба выглядели примерно так же весело, как сержант.

— Похоже, парни… и девки, я скоро откину копыта! — сказал Сказочник. — Еще в лагере я повредил ногу, наступив на осколок мины, который прорезал подошву ботинка. В рану проникла грязь, и с ней бы справился любой мало-мальски соображающий костоправ. Моей ногой занимался сам Ресница. По обычной медицинской части он дока, однако в магии не шарит. Суть в том, что я заразился некрофорой и запустил болезнь. Признаю, должен был сразу обратиться к Гробовщику.

— Я бы смог, сержант, — сказал чародей.

— Знаю. Но что случилось, то случилось. Короче… мне осталось несколько дней. Некрофора множится и поражает все больше тканей. Уже как минимум на одну четвертую я… зомби, живой труп. Как только некрофора поразить мои мозги, считайте, все!.. Теперь поздно что-либо делать…

— Моя блокада должна продержаться до того момента, когда мы найдем специалистов, — сказал Гробовщик. — Не все потеряно…

— Ты не уверен, кудесник, — сказал Сказочник. — И я сам знаю. Шансы весьма невелики.

— Можно было бы… — пробормотал Шершень. И замолк.

— Что? Язык проглотил?

— Я имел в виду ампутацию…

Крот решил, что сержант взорвется. Но он только качнул головой, напоминая старую усталую собаку.

— Ни в коем случае, Шершень. Лучше я подохну с двумя ногами, чем выживу с одной, — сказал гоблин. — У меня в любом случае останется пистолет. Я отойду в сторону и сделаю свое дело — когда достигну последней черты. Но если я не успею, если превращусь в ублюдочную тварь раньше, обещайте, что не дадите мне «жить» так!.. Ну!

Подпехи молчали.

— Что? Воды в рот набрали? Обещайте, что прикончите меня! Особенно это касается тебя, гобломант. Может статься, обычные пули и гвозди не подействуют. Понадобится магия.

— Обещаю, — ответил Гробовщик. — Я уже видел это…

— Что?

— Ничего.

— И вы, парни, держите ухо востро. Надеюсь, не подведете!

Зеленые кивнули. Крот был как все, но не представлял, как это — выстрелить в своего.

— И еще. Если замечу, что из жалости или еще по какой дурной причине вы носитесь со мной, как с инвалидом, плохо вам будет. Рассказал я вам для того, чтобы ввести в курс дела и не ставить перед фактом в последний момент. Мне жалость не нужна. Все будет как прежде, только, может, быстро бегать я уже не сумею! Мы по-прежнему неуклонно и твердо премся выполнять свою миссию — и нас ничто не остановит!

Ясно, подумал Крот. Чего же неясного? Никакой жалости. Жалость унижает.

И нас ничто не остановит.

— Ну а теперь, героическая компания, идем дальше. Мне, честно говоря, поперек горла эта прогулочка. Пора заканчивать. До Окрошки еще далеко, поэтому двигаем, зады не расслабляем!