Буря (ЛП)

— Ну а когда еще? Давай, не тяни, я не молодею. Что у тебя за бумаги под локтями?

— Там про огненного всадника, вмешался Томми, про Лаохесана.

— Выучил новое слово, проворчал Хуракан, имя этого человека стоит произносить шепотом, уяснил? Или вообще не произносить. Разве ты готов бросить ему вызов?

Томми посмотрел на Рию и вдруг ясно осознал, что правду он сказать не может. Ему нужно было соврать, чтобы она не посчитала его трусом. Но тогда он окажется лгуном, и Хуракан обязательно к этому придерется. Мальчишка сплел перед собой руки и отрезал:

— Я сделаю все, чтобы помочь Аргону.

— Даже на войну пойдешь?

— Даже пожертвую собой.

Старик нахмурил кустистые брови и недовольно взглянул на юного друга. О смерти он знал столько же, сколько о жизни. Но, как и все летающие люди из Долины Ветров, он бросал вызов Моране и не понимал, что смерть побеждает в любом из вариантов.

— Ладно, отмахнулся старик и забрал старый пергамент у Рии, что у нас тут? Вы просмотрели много дневников визирей? Я бы начал с прислужников Радмана.

— Ч-что за Р-ра-радман?

— Отец Алмана и Вигмана Барлотомеев. Замкнутый был человек. Тихий и мрачный. Я виделся с ним однажды. Так он даже не предложил мне медовухи! Запомните, тот, кто не желает разделить с тобой хлеб, никогда не разделит с тобой свое мнение.

— Почему?

— Потому что в нем нет уважения, Томми. А без уважения трудно найти общий язык.

Хуракан прищурился, приблизившись к влажному, хрупкому пергаменту, и едва не проткнул носом тонкую бумагу. Он с интересом расшифровывал корявый подчерк одного из старых визирей Станхенга, и неожиданно замер. Дымчатые глаза старика округлились.

«Лаохесан Опаленный заключил внебрачный союз с уроженкой Хорго. От их союза на свет появился ребенок, предположительно мальчик, имя при рождении не дано».

— Ребенок? Вслух возмутился он и согнулся над столом, будто горбун. Его пальцы с силой сжали края пергамента, оставив на нем разводы, а легкие непослушно сжались, как будто у них было право сжиматься и разжиматься, когда им заблагорассудится.

Хуракану стало не по себе, он встревожено перечитал предложение и вдруг замер. В его глазах вспыхнуло ярое недоумение. Он прожил более ста лет, и, тем не менее, застыл в полнейшей растерянности.

— Ребенок… Тихо повторил он, прокатившись дрожащими пальцами по серебристой бороде, и внезапно усмехнулся. Кажется, у Лаохесана Опаленного был… сын.

АРГОН

Лошадь плохо слушала Аргона. Она вертела головой, пытаясь сбросить наездника со спины, и издавала недовольные ворчания. Предводитель погладил ее по угольной гриве, а она лишь громче возмутилась. В конце концов, спутники Аргона начали посмеиваться над тем, как безмозглая кобыла ставила на место сам ветер Дамнума, и посматривали на него с открытой издевкой. Если мужчина не может приручить коня, на что он вообще способен?

— Кажется, ветер сегодня не попутный, отрезал Вольфман, наблюдая за Аргоном, и на его лице появилась самодовольная ухмылка. О н чудесно чувствовал себя в седле, и ему не доставляло проблем одновременно разговаривать, злорадствовать и сжимать поводья.

Небольшой отряд из пятнадцати стражей, не считая короля, Эрла Догмара и Аргона, направлялся на север Калахара в огненные земли Халассана. Каменные сердца с большим трудом сдерживались от острот в сторону самого Черного Ястреба, который обворовывал их казну на протяжении многих лет. Аргон вместе со своей шайкой дикарей пробирался в их казармы, тайком забирал провизию, он устраивал засады, поднимал ложную тревогу, и именно он ехал впереди колонны с абсолютно невозмутимым видом; количество угрюмых взглядов, прожигающих его спину, увеличивалось с каждым ударом подков об иссохшую землю Вудстоуна. И как бы гневно Вольфман Барлотомей не поглядывал в сторону своего нового союзника, его злость терялась на фоне перекошенных от возмущения лиц, а самое негодующее лицо было у Эрла Догмара. Он так стискивал в кожаных перчатках поводья, что костяшки его пальцев звонко трещали, и так как путь до Фера был долгим, Аргону приходилось терпеть и этот звук, и шепот за спиной с завидной стойкостью.

Отряд короля Вольфмана Барлотомея пребывал в пути уже четвертый день. Солдаты останавливались на ночлег, выстраивали гигантский, двухъярусный шатер с позолоченной бахромой для его величества, а потом под звездным небом выпивали эль и хохотали о том, как от них несет псиной, и как хотелось бы им вернуться в Станхенг, чтобы провести ночь в объятиях распушенных девиц Гунноры из пивной.

Ночи стали светлее. На пятые сутки Аргон сидел, облокотившись о корявое, черное дерево, которое, казалось, горело годами, но так и не превращалось в пепел, и следил за ультрамариновым небом, сжимая в пальцах холодный металл отцовского клинка.

Ему хотелось вновь увидеться с отцом. Ему хотелось похоронить его. Достойно. Так, как хоронят всех летающих людей сжечь тело и развеять пепел на западном ветру. Но он не мог отплатить Эстофу за верность и любовь, он не исполнил его желание, не поборолся за его великое имя. Он оставил пепел отца на пограничном утесе Арбора и ушел.