«Не можешь ты быть лордом Винтерфелла, ты бастард», – снова услышал он голос Робба, и каменные короли заворчали гранитными языками: «Тебе здесь не место. Не место». Джон закрыл глаза и увидел сердце-дерево с бледными ветвями, красными листьями и мрачным ликом на стволе. Чардрево – сердце Винтерфелла, лорд Эддард всегда говорил так… но Джон, чтобы спасти замок, должен вырвать это сердце с древними его корнями и скормить голодному огненному богу красной женщины. «Я не имею права, – подумалось ему. – Винтерфелл принадлежит старым богам».
Эхо голосов под сводчатым потолком вернуло его в Черный Замок.
– Ну, не знаю, – с явным сомнением говорил кто-то. – Если бы я еще знал этого человека получше… Лорд Станнис не очень-то хорошо о нем отзывается.
– Когда это Станнис Баратеон говорил о ком-то хорошо? – Твердый голос сира Аллисера Джон узнал сразу. – Если мы позволим Станнису выбрать нам лорда-командующего, мы станем его знаменосцами во всем, кроме имени. Тайвин Ланнистер нам этого не забудет, а вы сами знаете, что в конце концов верх одержит он. Он уже побил Станниса однажды на Черноводной.
– Лорд Тайвин поддерживает Слинта, – боязливо вставил Боуэн Марш. – Я могу показать вам его письмо, Отелл. «Наш верный друг и слуга» – вот как он его называет.
Джон сел в ванне, и трое мужчин замерли, услышав плеск.
– Милорды, – с холодной вежливостью сказал он.
– Ты что здесь делаешь, бастард? – спросил Торн.
– Моюсь. Но я не хочу мешать вашему заговору и потому ухожу. – Он вылез из воды, вытерся, оделся и вышел.
Не представляя, куда деваться теперь, он прошел мимо сгоревшей башни лорда-командующего, где когда-то спас Старого Медведя от мертвеца; мимо места, где с печальной улыбкой на лице умерла Игритт; мимо Королевской башни, где они с Атласом и Глухим Диком Фоллардом ждали магнара с его теннами; мимо обгорелых остатков большой деревянной лестницы. Внутренние ворота были открыты, и он вошел в туннель под Стеной. Толща льда над головой давила его. Он миновал место, где сразились и вместе погибли Донал Нойе и Мег Могучий, и через новые внешние ворота снова вышел на бледный, холодный солнечный свет.
Лишь тогда он разрешил себе остановиться, перевести дух и подумать. Отелл Ярвик – человек не слишком твердых убеждений, не считая того, что касается дерева, камня и известки. Старый Медведь это знал. «Торн с Маршем наверняка заморочат ему голову, он поддержит лорда Яноса, и лорд Янос станет лордом-командующим. Что тогда мне остается, кроме Винтерфелла?»
Ветер, налетая на Стену, трепал его плащ. Ото льда шел холод, как жар идет от огня. Джон опустил капюшон на лоб и пошел дальше. Солнце уже клонилось к закату. В ста ярдах виднелось место, где король Станнис содержал своих пленников-одичалых, окруженное рвами, острыми кольями и высоким деревянным забором. Слева помещались три большие ямы, где победители сожгли всех погибших под Стеной вольных людей – от волосатых великанов до маленьких Рогоногих. Ничейная полоса осталась той же выжженной пустыней, покрытой застывшей смолой, но люди Манса оставили на ней свои следы: порванную шкуру, бывшую частью палатки, великанскую палицу, колесо от повозки, сломанное копье, кучу мамонтового навоза. На опушке Зачарованного леса, где прежде стояли шатры, Джон нашел дубовый пень и сел на него.
«Игритт хотела, чтобы я стал одичалым, Станнис хочет, чтобы я стал лордом Винтерфелла. Но чего хочу я сам?» Солнце садилось за Стену там, где она проходила по западным холмам. Джон смотрел, как ледяная громада окрашивается в красные и розовые тона заката. «Что предпочесть: быть повешенным лордом Яносом как предатель или отречься от своих обетов, жениться на Вель и стать лордом Винтерфелла?» Когда думаешь об этом такими словами, выбор кажется очень простым… а будь Игритт жива, он был бы еще проще. Вель ему чужая. Она, конечно, красавица, и ее сестра была королевой Манса, но все-таки…
«Мне придется ее украсть, чтобы добиться ее любви. Но все же однажды у нас могут родиться дети. Придет день, когда я смогу взять на руки своего родного сына». Сын – это то, о чем Джон Сноу даже мечтать не смел с тех пор, как решил провести свою жизнь на Стене. «Можно назвать его Роббом. Вель, конечно, захочет оставить у себя сына своей сестры, и он вырастет в Винтерфелле, как и мальчик Лилли. Сэму не придется лгать отцу, Лилли мы тоже найдем место, и Сэм сможет приезжать к нам каждый год. Сыновья Манса и Крастера будут братьями, как мы с Роббом».
Джон сознавал, что хочет этого. Он еще ничего на свете так не хотел. «Мне всегда этого хотелось, – признавался он себе виновато. – Да простят меня боги». В нем проснулся голод, острый, как драконово стекло. Голод… почти осязаемый. Он нуждался в еде, в мясе, в красном олене, пахнущем страхом, или в большом лосе, гордом и неуступчивом. Ему захотелось убить и наполнить живот парным мясом и горячей темной кровью. У него текла слюна при одной мысли об этом.
Джон не сразу понял, что с ним творится, а поняв, тут же вскочил на ноги.