– Хороша, не то слово, Вильгельм, – ответил де Гранвиль. – Она не похожа ни на одну из тех женщин, что я знал прежде. Она нежная и беззащитная, но в то же время готова отстаивать свою честь с оружием в руках. Ты не поверишь, когда я увидел её впервые, она стояла с кинжалом в руке против верзилы Финна, грозясь убить и его, и себя. И она отлично говорит на нашем языке, как и большинство людей в её поместье.
Рыцарь на мгновенье задумался и добавил:
– И я хочу, чтобы ты знал, Вильгельм. Защищая её, я основательно потрепал людей саксонского барона Ательстана из Конингбурга, который почему-то жаждет владеть этой леди. Во всяком случае, я стащил его с неё, когда барон пытался овладеть женщиной насильно, пользуясь помощью своих солдат. А ты знаешь, как я отношусь к насилию. Да ты и сам такой.
– Знаю, знаю, Морис, – вздохнул герцог. – Сам такой, да. По мне, так лучше ничего нет, чем нежные объятия любящей женщины. Ладно, ты получишь это поместье. Скажи только моему секретарю, где оно находится и как называется, чтобы он выправил нужные бумаги. И хорошо, что предупредил про этого барона. Их сейчас много понаехало. Будут дары подносить и в верности клясться. А вот верить ли им, я не знаю. Очень сомневаюсь в их надёжности.
Они посидели немного молча, думая каждый о своём. Потом король улыбнулся, и черты его сурового лица смягчились, глаза потеплели – он вспомнил любимую жену, с которой так давно не виделся. Очень хотелось прижать всю её, тёплую и нежную, к своему истосковавшемуся телу и целовать, целовать… Но Матильда была далеко, а с ней и дети. Трудно поверить, что эта миниатюрная женщина подарила ему уже трёх сыновей и шесть дочерей. Большая семья радовала Вильгельма. Но немного тревожило то, что старший сын Роберт, слишком сильно жаждущий получить отцовское герцогство, похоже, не способен управиться со всеми завоёванными отцом землями. Ему и герцогство пока что не по силам, опыта не хватает. А ему, отцу, всё некогда. Старшую дочь Агату уже пора бы замуж пристроить. Она упрямица, вся в мать.
Вильгельм с улыбкой повернулся опять к рыцарю:
– Я сейчас подумал, де Гранвиль, что моя старшая своенравная дочь вся в свою мать удалась. Ты ведь помнишь, как Матильда заупрямилась, когда я сообщил графу Фландрскому, что намерен просить руки его дочери. Она гордая была и избалованная, из отца буквально верёвки вила. «Не хочу, – заявила, – замуж за бастарда и не пойду». Пришлось ехать самому, чтобы своего добиться. В злости за такое оскорбление я даже руку на неё поднял, единственный раз в жизни. А потом полюбил так, что и дышать, казалось, без неё не мог. Да и она ответила мне тем же, обещала свою верность. Ты ведь сам был посредником между нами, когда мне пришлось уехать после того, как мы пришли к согласию. И потом уже, помнишь, она отцу противилась, когда Папа Римский велел ему другого жениха для дочери найти. «Никто другой мне не нужен, – запела она новую песню, – только Вильгельм». И настояла-таки на своём. Отец пренебрёг указанием Папы, и свадьбу мы сыграли. Как же благодарен я судьбе за то, что подарила мне эту женщину! Я ведь сначала только из соображений политических посватался, а потом… Без неё, моей малышки Матильды, жизнь моя была бы куда труднее и бесцветнее, несмотря на все мои военные победы.
– Это правда, Вильгельм, – с улыбкой ответил Морис де Гранвиль, – такой пары как вы с Матильдой и не сыскать больше ни в одном правящем доме Европы. Как бы я хотел найти для себя такое же семейное счастье! Боюсь, что мне нелегко придётся с моей саксонской красавицей. Как я понял, она испытала насилие и теперь готова на всё, чтобы не попасть в постель к мужчине. Трудно мне будет её приручить. Но и без неё теперь свет не мил.
– Я уверен, ты справишься, – заметил на это герцог. – Ты ведь всегда нравился женщинам и умел с ними ладить. Я помню, как красавица Иоланта тебя добивалась. А ты не пожелал предать своего друга Алана де Фалеза, что был её мужем. Ты ведь знаешь, что он погиб в той страшной бойне при Гастингсе?
Рыцарь печально кивнул головой. Да, для него это была потеря. С Аланом они дружили с самого детства – тот был частым гостем в их замке. И он был отличным парнем, Алан. Жаль!
– А как твой отец, Морис? – сменил Вильгельм тему разговора. – Ты имеешь вести от него? Когда я последний раз был в Кане, барон Жак де Гранвиль был в добром здравии, хоть годы его уже немолодые.
– Да, батюшке уже исполнилось шестьдесят, – Морис улыбнулся. – И повоевал он на своём веку немало. Но всё ещё крепок как старый дуб в нашем лесу позади замка. Жиль писал мне, что отец ещё и не собирается ему власть отдавать, хотя сын уже подходит к сорокалетнему возрасту, более чем зрелый мужчина…
– Вот-вот, мы с Жилем де Гранвилем одногодки, а он никак бароном не станет, – Вильгельм усмехнулся. – А младший брат что?
– Рауль вырос, ему уже семнадцать, и он очень хочет сюда, в Англию, – задумчиво ответил рыцарь. – Я бы и позвал его, только страшно. Мальчишка ещё совсем зелёный, а тут бойня на бойне. Может попозже, когда немного утихнут эти бунты.