Буря на озере

- Мог бросить канистру в лодку и вернуться домой.

- Нет. Я видел его лодку. На носу багажник, но маленький. Канистра не влезет.

- А где он хранит мотор?

- Сарайчик у них на троих на берегу. Он и еще двое им пользуются...

- Вот там и оставил канистру.

- Нет, я разговаривал с ними. Зенон Каленик пришел на берег в половине седьмого. Лодки Кузя не было. Потом Кузя видели в селе уже после девяти.

- А этот Каленик?..

- Хотел лодку смолить, но начался ветер. Вернулся домой в семь.

Шугалий сделал какие-то заметки в блокноте с темно-красной кожаной обложкой. Любил красивые блокноты и ручки. Всегда носил с собой две или три шариковых с разноцветными стержнями. Сотрудники капитана знали: если Шугалий записывает что-нибудь Красными чернилами, стоит внимания. Но Малиновский не знал этого и равнодушно наблюдал, как капитан выводит на чистой страничке несколько красных цифр. Нарисовал да еще и поставил между ними черту.

- А вы сами видели Кузя? - спросил он.

- У них там забегаловка, - объяснил Малиновский, - чайной называется. Кузь в компании сидел.

- О чем разговаривали?

- Да ни о чем. Пьяная болтовня.

- Голос? - с интересом спросил Шугалий. - Какой у Кузи голос?

- Обыкновенный.

Капитан нетерпеливо щелкнул пальцами.

- Бас, тенор, дискант? Хриплый?

- Тонкий голос, и сам он длинношеий. Говорит, будто булькает. С хрипом булькает.

- С хрипом?

- Может, простужен.

- Мог и простудиться, - согласился Шугалий. - У вас над озером как задует...

- Еще говорили - хоронится Кузь...

- Как "хоронится"?

- В селе все замечают. К озеру огородами прошел, а улицей ближе. И не приглашает к себе.

- Раньше приглашал?

- Не очень.

- Вот видите.

- Но ведь и на рыбалку ездит один. Раньше компаний не чурался, а теперь преимущественно один.

- Но ведь в чайной сидел не один.

Малиновский пожал плечами.

- Народ говорит...

- Кто этот народ?

- Ну, Каленик. Еще этот, - заглянул в записную книжку, - Лопатинский. Напротив усадьбы Кузя живет.

- Любопытно. - Шугалий поиграл стерженьками ручки, высовывая и задвигая их. - А теперь, лейтенант, соберите мне сведения о Чепаке. Знаете такого?

- Ветфельдшера? При чем тут Чепак?

- Расспросите соседей: может, кто-нибудь видел его в субботу днем, возможно, от трех до четырех к нему заходил Роман Стецишин. И что делал Чепак в воскресенье на рассвете?

- Я думал, что Опанас Кузь заинтересует вас.

- Никуда не денется ваш Кузь.

- Конечно, не денется. Но Чепак?

- Олена Михайловна Завгородняя утверждает, что Чепак заходил к ним на рассвете в воскресенье.

И что Андрий Михайлович, очевидно, ушел с ним.

Таким образом, кто-то был у Завгородних рано утром в воскресенье. Может, и не Чепак, он утверждает, что не виделся с Андрием Михайловичем, но алиби у него нет. Поищите его вы, лейтенант, это очень важно.

А я - снова к Завгородним.

- Попробуйте яблок, Микола Константинович. - Олена Михайловна высыпала из фартука прямо на стол с десяток больших плодов. - Это мелба, как раз сейчас поспевают. Таких в Озерске не найдете, Олекса привез аженцы из Львова, и второй год плодоносит.

Шугалий выбрал краснобокое, с сизым отливом яблоко, надкусил. Сладкое и пахнет медом.

- Когда придет Олекса? - спросил он.

- Только что выскочил. Мотор испортился, а надо поливать цветы, вот за какими-то запчастями и побежал. Сказал, через часок вернется. А вы пока ешьте яблоки, вот журналы...

Олена Михайловна озабоченно засеменила к открытой двери веранды, но Шугалий остановил ее.

- Я хотел бы, Олена Михайловна, - сказал он, следя за тем, какое впечатление произведут его слова, - взглянуть на фотографию, которую вы убрали из своей комнаты.

Она резко обернулась и бросила встревоженный взгляд, как ребенок, сделавший недозволенное.

- Мне не хотелось бы... - неуверенно возразила. - Для чего вам?

- Олекса сказал, что вы сфотографированы с Романом Стецишиным.

- Ну и что же! Он же мой двоюродный брат.

- Тем более.

Она пожала плечами и молча вышла из комнаты.

Принесла большое фото в рамке, молча положила на стол возле яблок.

- Роман был красивым юношей, правда? - спросила она - Теперь он толстый и лысый... - засмеялась неестественно громко.

Действительно, Роман Стецишин в двадцать лет мог влюблять в себя девушек: высокий, глаза большие, прямой нос и нежный овал щек, которые, должно быть, ласкала не одна женская рука. Смотрел на Олену Михайловну уверенно и немножко свысока. А ее глаза прямо-таки излучали восхищение и любовь.

Шугалий перехватил взгляд женщины и заметил в нем печаль.

- Извините, я бы не хотел причинять вам боль, но вы любили его? спросил он.

- Какая теперь боль! - махнула рукой Олена Михайловна. - Давно перегорело.

Капитан подумал, что Олена Михайловна сейчас не совсем искренна: ведь фотография недавно висела в ее комнате.

- И вы все время ждали его? - спросил он.

- Ну что вы! Просто не могла избавиться от иллюзий.

- Но ведь тридцать лет! - Шугалий понял свою бестактность и поправился: - Вы удивительная женщина, Олена Михайловна.

- Обыкновенная.

- Но он же оказался...

- Большинство мужчин такие...

- Стецишин обидел вас?

- Роман - воспитанный человек, даже чрезмерно воспитанный.

Наконец-то Шугалий понял ее.