Буря перед бурей. История падения Римской республики

Когда легионы Суллы, вернувшись в Пренесте, принесли с собой головы самнитских полководцев, жители города капитулировали и отворили врата. Марий Младший попытался бежать через подземный ход, но обнаружил, что выходы из него охраняются врагом, и покончил с собой, дабы избежать пленения. Прибыв в город лично, Сулла приказал разделить всех его обитателей на три группы: римлян, самнитов и пренестинцев. Затем сказал, что римляне заслуживают смерти, но он как полководец-триумфатор пощадит их и простит. А самнитов с пренестинцами приказал окружить и всех до последнего убить. Затем разрешил осаждавшим город войскам безжалостно его разграбить. Голову Мария Младшего доставили в Рим. А когда ее водрузили на форуме, она стала наглядным доказательством недомыслия юности. Хохочущие римляне цитировали Аристофана: «Перед тем, как становиться к рулю, сначала надо научиться грести»[290].

Теперь, одолев всех своих врагов, Сулла возвратился в Рим. По прибытии в город его обитатели увидели в нем совсем не того человека, который за несколько месяцев до этого к ним обращался. Вот что позже писал историк Кассий Дион:

«До победы над самнитами… его считали человеком в высшей степени гуманным и благочестивым… Но после этих событий он настолько изменился, что складывается впечатление, будто былые и нынешние деяния совершал совсем не один и тот же человек. Таким образом, может показаться, что он не выдержал испытания счастливой судьбой. Ведь сейчас он повторял те же поступки, которые сам порицал в других, когда был слаб, и множество других, еще более возмутительных. В итоге Сулла, сразу после покорения самнитов, хоть и положил войне конец… но сошел с избранного им же пути, оставил себя прошлого, с позволения сказать, за городскими стенами на поле брани, а потом решил превзойти Цинну с Марием и их преемников вместе взятых»[291].

Глава 13. Диктатор на всю жизнь

Республика – ничто. Одно лишь название, без плоти или формы[292].

Юлий Цезарь

После решающей победы у Коллинских ворот Сулла расквартировал свой штаб на Марсовом поле. Будучи фактическим повелителем Рима, официальную должность он на тот момент не занимал и не служил ни консулом, ни претором, ни легатом, ни даже квестором. Основание претендовать на государственный суверенитет у него было только одно – былой приказ, согласно которому ему, как проконсулу, поручалась война с Митридатом. Этому назначению исполнилось уже пять лет, в том конфликте он давно вышел победителем, но ничего другого у него больше не имелось. С точки зрения закона его владычество над вверенной провинцией заканчивалось в тот момент, когда он пересекал священный Померий и возвращался в Рим. Пока империя следовала рутинным курсом, заступать на пост и уходить с него было чистой воды формальностью, но Сулла из-за подобного порядка вещей оказался в ловушке за пределами городских стен. Стоило ему пересечь черту Рима, как он тут же потерял бы все полномочия верховного правителя.

Хотя во время первого марша на Рим традициями Померия он самым бесцеремонным образом пренебрег, теперь ему было предпочтительнее поддерживать этот фасад щепетильного отношения к принципам государственного устройства. Поэтому он, чтобы не пересекать священный рубеж, созвал сенат в храме Беллоны за пределами городских стен. А когда его члены собрались, не стал устраивать дискуссии по поводу гражданской войны, а предоставил отчет о своих действиях против Митридата, затем перечислил все свои достижения на востоке, а под конец испросил разрешения войти с триумфом в город – будто в последние два года ничего такого вовсе не случилось.

Проблема лишь в том, что фоном для всего этого притворства служили весьма мрачные события. Перед тем, как обращаться к сенату, Сулла согнал на соседнем Цирке Фламиния шесть тысяч пленных самнитов. Им сказали, что с ними поступят, как с военнопленными, но прошло совсем немного времени и им открылась истина. Когда Сулла стал зачитывать перед сенатом рапорт о войне с Митридатом, его люди окружили шесть тысяч самнитов на Цирке Фламиния и стали методично их убивать. Спрятаться от их криков в храме Беллоны было нельзя, и ошеломленные сенаторы пришли в ужас. Но выступающий попросил их не отвлекаться, слушать дальше его речь и «не переживать по поводу того, что происходит снаружи, потому как там всего лишь увещевают некоторых преступников»[293].