Буря слов 3

Лесовик ему нравился. Когда-то притёкший из леса, несколько лет назад он обжился в одном из московских парков и стал безобразничать: то девку чуть ли не до жёлтого дома напугает, то парня заманит и едва не прибьёт. Так бы и погубил кого, если б Профессор его вовремя не встретил, к себе не утащил и операцию не провёл, по объединению с человеком: крестьянином, что, приехав в Москву на заработки, схлопотал под рёбра перо и чуть не умер в тёмном переулке. Почти как сам Мишка.

Теперь Олесь был добр и весел, получив свою дозу крови и магии. Обжил комнатёнку в хозяйском особняке, оббил все стены любимым деревом и всякий день вырезал на нём разные картины: яблони с молодильными яблочками, раскидистые дубы, зайцев и хитрых лисиц…

– Всё, айда домой, ребятки, – незадолго до рассвета скомандовал Олесь.

Вскоре они уже были в особняке Профессора. Мишка взбежал по крутой лестнице, держа завёрнутое в тряпицу сердце Чёрной хмари, и постучал в дверь.

– Входи, Мишель. Я тебя жду, – донёсся далёкий голос.

Мишка толкнул дверь, зашёл и по привычке остановился, гася в себе внутренний трепет. Покои Профессора были обширны: тут тебе и библиотека, и приёмный зальчик, и спаленка. А дальше, за ними, самое интересное – кабинет, полный полок с чудны́ми вещами, и операционная. Та самая, где когда-то они с Бэллой, медсестрой, спасали Мишку.

– Здравия вам, Кирилл Альбертович!

– И ты не хворай, – улыбнулся Профессор. – Ну? Что принёс?

– Чёрную хмарь одолели, – гордо сказал Мишка и немного сконфузился. – Ну… Виктор одолел. А Олесь Слезника поймал, в подвал унёс, запер за семью замками!

– Умницы вы мои, – покивал Профессор. – Давай сюда, Мишель. Погляжу. А ты пока отдохни, сядь.

Мишка послушно уселся в кресло. Усталости он не ощущал, сил было – хоть к потолку прыгай! Мишка стал привычно разглядывать карты звёздного неба, что крепились к стенам, стеллажи с банками, где в растворе плавала жуть: сердца, желудки и другая требуха нечистых тварей.

Часть этой требухи находилась в нём.

Вспомнив это, Мишка чуть поёжился: было и гадко, и страшновато, и… как-то весело. Это казалось правильным: использовать плохое, чтобы сделать хорошее. Ведь всё это ради Отчизны.

«А что бы мамка сказала?» – мысленно вздохнул Мишка.

Мамка. А что мамка? Небось, рада была бы, радёхонька, что он сыт, одет, обут и жив. Что вместе с другими чудовищ истребляет. А ещё и учится, большим человеком станет – хирургом и магом, как Профессор. Ведь, спасая, он вложил в него толику своих способностей.

Когда-то Кирилл Альбертович работал в больнице, теперь – читал лекции в университете, очень уважал Пирогова и его методы. «Жить на белом свете – значит постоянно бороться и постоянно побеждать», – говорил тот, а Профессор повторял. Мишка накрепко это запомнил и теперь усердно учился читать и писать, изучал анатомические атласы, чтобы когда-нибудь стать студентом и обрести запасную профессию, как его учитель. Став частично нечистью, он совсем не боялся крови и спокойно смотрел на разные органы.

– Хорошо, просто отлично, – пробормотал Профессор, убрав сердце нечисти в стеклянную шкатулку, и потянулся в бонбоньерке, стоявшей на рабочем столе.

Мишка затаил дыхание. Откроет – не откроет?

Он знал, что там томился вовсе не шоколад, не конфекты. Да, когда-то это была просто бонбоньерка, подаренная мальчугану-сироте за первое удачное дело. Когда-то и Кирилл Альбертович был простым мальчишкой и ходил в учениках у другого колдуна. И теперь именно его прах лежал в памятной бонбоньерке – одной из многих.

Узловатые пальцы пробежали по жестяной поверхности, Мишка облизал пересохшие губы.

Прах таил в себе лютую мощь. Мишка видел, как Профессор использует его, как усилитель своей магии, в том числе разгоняя и истребляя нечисть.

И всё равно этого было мало. Да и прах когда-нибудь закончится.

– Мы победим, – словно услышав его мысли, сказал Профессор. – Непременно победим, Мишель. Рано или поздно.

Мишка с улыбкой кивнул.

Конечно.

***

Мишка тенью скользил меж торговых рядов, ловил где словечко, а где – целую фразу. Бывало, останавливался, чтобы купить съестное, и заговаривал с торговым людом сам. Скромный, бедненько, но чисто одетый, он мало походил на прежнего хитровского оборванца – просто паренёк-подмастерье.

– Благодарствую, тётенька, – склонил голову Мишка, купив сахарный крендель.

Тётка кивнула и быстрей вернулась к разговору с товаркой:

– А Лизка-то, сердешная, померла!

– Как померла?

– А так. Зашли к ней вчера, а дверь-то и открыта. Входи, кто хошь! А сама на кровати лежит. Голая, в лице ни кровинки!

– Ох ты ж Хосподи, страсти-то какие…

– Лизка в последнее время как чумная была. Говорила, муж к ней с того света явился! Прилетает в огненном сияньи, аки херувим, да в койку сразу тянет.

«Ага, – жуя крендель, сделал мысленную пометку Мишка. – Змеюка крылатая на Москве завелась… Вдовам тяжко будет. Надо бы словить гада».

– С ума сошла!

– Точно-точно. Эх, жалко бабу…

Доев, Мишка побежал дальше. Туда-сюда, там постоять, тут послушать – так и добрался до самой Хитровки, как вдруг:

– Лови его, ребзя!..