Буря в Кловерфилде (СИ)

— А, это все объясняет, — Гиль презрительно фыркнул, — тогда понятно, почему ты такой «неуловимый». Собаки даже свой хвост укусить не сумеют. Хочешь сразиться? Победишь — сбежишь в воду.

— С тобой? И не подумаю даже. Я не сражаюсь со слабаками.

Эта фраза была настолько абсурдной, что Гиль расхохотался.

— Ты скорбный на голову? А мне говорили, ты умный.

— Зато ты глуп, — Эйне выпрямился и криво усмехнулся, — ты даже не понимаешь, о чем я говорю. Не видишь своей главной уязвимости. А она торчит, как твои уши, и видна любому, кроме тебя.

Это было забавно. Забавнее Гиль давно уже ничего не слышал.

— И какая же у меня уязвимость, Эйне-дурачок? Что ты там разглядел?

— Ты правда не понимаешь или стыдишься говорить о ней? Хотя, я на твоем месте тоже бы стыдился и изображал из себя глупца. Глупость менее позорна, чем… это.

В голосе Эйне зазвучало отвращение, и Гиль начал сердится.

— Глупец здесь только ты. Говори или закончим с этим.

Он шагнул к Эйне, намереваясь его схватить, но тот отступил на шаг и выпалил:

— Ты — ничтожество, не способное ни на что без помощи своей матери. Все твои победы она дала тебе в руки, как дают пустышку орущему младенцу. А сам ты хрупкий, как яичная скорлупа. Толкни тебя — и ты разобьешься, если мать не подставит подушку.

— Так попробуй толкнуть, — с угрозой в голосе предложил Гиль, — слабоумный идиот. Я побеждал сильнейших воинов, охотился на диких зверей и нечисть, а ты зовешь меня слабым?

— А какой же ты еще, если не слабый? Без предсказаний матери ты — никто. Тебе нечем гордиться: любой повторил бы твои успехи, слушая ее подсказки. И наоборот, без них я давно сбросил бы тебя с хвоста. Так за что тебя уважать, Гиль сын Уны, если ты даже простую охоту на собрата не способен осуществить сам? — Эйне насмешливо улыбался ему, но глаза у него были холодные и настороженные. — А самое забавное знаешь что? Эта иллюзия продержится до первой твоей неудачи. Она сломает тебя и утянет на дно. Тогда все увидят, что ты ничего из себя не представляешь. Будут презирать и смеяться за твоей спиной. В лицо не посмеют: мать-ведьма накажет обидевших ее малыша. И не стыдно тебе прятаться под ее юбкой, в твои-то годы? Или гордость — это для взрослых, а тебе она не нужна, как и самоуважение?

— Ты бред несешь! Я — лучший воин и охотник, и у меня есть гордость! — свирепо рыкнул Гиль. — А у тебя башка птичья и мозги куриные!

Но он уже был отравлен словами Эйне и судорожно соображал: а смог бы одолеть противника, не зная его слабостей заранее? Выследил бы зверя, не зная, где его искать? Растерзал бы нечисть, не будучи уверенным, что победа в любом случае достанется ему? Или потерпел бы поражение?

Мать рассчитывала каждый его шаг. Так что же, без нее он и вовсе не умел ходить?

Эйне обидно рассмеялся.

— У меня они хоть есть. И я иду по жизни сам, а не по соломке, подстреленной матерью. А дальше что будешь делать? Дай угадаю: нырнешь в постель к жрице Калунны и попросишься к ней на ручки, всей своей здоровенной тушей ягуара? Ох, нет, это рискованно: жрице ты можешь и надоесть. Разве что мамочка подберет ту, которой будет жалко тебя выбросить. Жалость — вот чего ты достоин, Гиль сын Уны. Если не пожелаешь доказать обратного.

— Да я тебя сделаю за пару минут, — рявкнул Гиль, — в какой форме будем драться? Выбирай!

— Ягуар, — голос Эйне был полон яда, — я раскатаю тебя даже рысью.

Гиль расхохотался и обернулся ягуаром. Сейчас он задаст такую трепку этому наглому гаду, тот век помнить будет! Но Эйне не собирался с ним драться: не зря мать велела не слушать его. Успешно заговорив Гилю зубы, Эйне бросился с обрыва, к которому аккуратно и незаметно продвигался, пока противник развесил уши. И тут привычка действовать по шаблону подвела Гиля: обернувшись кецалем, он выхватил и метнул бумеранг, уверенный, что Эйне попытается улететь. Ведь мать сказала, что он будет оборачиваться в две формы во время охоты.

А еще Уна велела не подпускать его к воде.

Бумеранг стукнулся о черно-белый бок и вернулся в руки Гиля, а огромная косатка нырнула и тут же ушла на глубину, издевательски махнув хвостом на прощанье. Гиль тупо смотрел на воду, осознавая, что проиграл.

Проиграл! Он! Но как он вернется домой без добычи? Как объяснит матери, что сглупил, не выполнив простейшую инструкцию? И что же это получается, паршивый отравитель был прав? Стоило Гилю сделать что-то самому, как он тут же потерпел поражение. Он — ничтожество, достойное лишь жалости?

И как вытащить этого наглого обманщика из океана, чтобы задать ему обещанную трепку?!

— Никак. Теперь его оттуда не выловит даже госпожа Верже, — сухо сообщила мать, когда пристыженный Гиль вернулся домой, — я же предупреждала, он опасен. Он испортил твою репутацию и выставил нас дураками. А все из-за твоей небрежности.

— Да ладно. Кто не проигрывает? — вступился за него отец. — Ему это пойдет на пользу.

— Не пойдет. Наш Гиль должен быть лучшим, а теперь он такой же как все. Придется долго работать, чтобы люди забыли о его неудаче.

Но никто не спешил этого делать.