Буря в полдень

В другой деревне у замполита части тоже сидят крестьянки. Они собрались здесь, чтоб посоветоваться, как наладить стирку солдатского белья. Тут же председатель колхоза — толковый старик с живыми глазами, высоким залысым лбом и пшеничными усами. Он хочет помочь нашим бойцам продуктами — предлагает зерно и мясо сдавать не государству, а непосредственно нашим армейским частям. Тогда им не надо будет возить зерно и мясо в город, а нам не придется доставлять их с базы, тем более сейчас, в распутицу. Оказывается, колхозники сберегли от оккупантов немало хлеба. Председатель предлагает конфисковать кур и овец у старосты, который во время оккупации притеснял местное население, и раздать тем, у кого фашисты забрали скот. На следующий день побелели все изгороди — это крестьянки выстирали солдатское белье. Переговоры с председателем также завершились соглашением, полезным для обеих сторон.

На полях уже весна. Никто не ждал ее с такой страстью, как бойцы, которым приходилось дрогнуть на снегу.

Снег сполз поначалу с пригорков, потом исчез даже в оврагах. В небе раздались трели жаворонка. По утрам землю серебрил иней, но быстро таял в лучах солнца. Просыхали дороги и тропы. Каждый день в деревнях, на лугах, рядом с дорогами, бойцы находили сотни мин. Саперы взрывали эти мины, и нам часто казалось, что рядом рвутся вражеские гранаты. Но настоящие бои по-прежнему шли сравнительно далеко — в двенадцати — пятнадцати километрах. Там каждый день рокотали орудия и стрекотали пулеметы. В сумерках воздух заполнялся гулом самолетов. Это наши эскадрильи дальнего действия летали бомбить вражеские склады и железнодорожные узлы. На западе ночью в небе висели «лампы», сброшенные нашими летчиками над объектами врага. А вокруг нас простиралась тихая ночь — прохладная и чистая в мерцающем лунном свете.

В погожий весенний день мы выехали обратно — в Москву. На грузовике, груженном бочками из-под бензина, по еще не совсем просохшим дорогам мы продвигались все дальше и дальше от передовой. Еще засветло миновали городок Дросково, в котором немцы не оставили камня на камне. Но особенно страшно выглядел город Ливны. Он вырос в лунном свете перед нашими глазами, словно руины Помпеи. Кроме нескольких зданий у вокзала, мы не увидели здесь ни единого целого дома. В лунном свете протянулись улицы из высоких домов, — от некоторых остались стены, другие сгорели и глядели на нас слепыми глазницами окон, страшные, как мертвецы. Груды кирпича и обгоревших бревен, опаленные костяки домов с провалившимися перекрытиями, дома, рухнувшие на улицы и дворы… Город казался кладбищем. Нигде ни души. Почти каждую ночь этот город, пустой и страшный, не переставая бомбили вражеские самолеты. Боец, глядя с грузовика на черные руины, сказал:

— Справедливо было бы так же поступить и с городами Германии…

Лишь за городом мы увидели землянки, в которых скрывались от бомбежек и смерти несчастные люди. У них, конечно, тоже не было причин любить немецких фашистов.

(Позднее я описал Ливны в стихотворении «В прифронтовом городе».)

Наш грузовик, подскакивая на ухабах, едет все дальше и дальше. Хочется ехать быстрей, чтоб на другой день добраться до первого крупного пункта по дороге в Москву. И вдруг ночью перед нами открывается невиданное зрелище. Вдали вспыхивают огни огромного города. Но мы знаем, что поблизости городов нет.

— Наверное, самолеты врага подожгли деревню или неизвестный городок, — говорит один из попутчиков.

На самом деле начинает казаться, что это зарево гигантского пожара, широко осветившее ночной горизонт. Машина медленно приближается к нему.

— Нет, — говорит другой спутник, — это, наверное, наши развели в полях костры, чтоб запутать немецких летчиков.

В ночной темноте кажется, что пылают целые деревни.

Все ближе подъезжаем к этим огням. И наконец один из нас говорит:

— Это трава в степи горит. Такой пожар на самом деле может ввести в заблуждение летчиков.

Проехав еще с километр, мы видим, что это действительно горит высохшая степная трава. Она высокая, пламя взмывает вверх и снова опадает, пожирая все новые пространства, и издали кажется, что это огромный, страшный пожар. С самолетов такой пожар можно заметить с расстояния в несколько десятков километров.

— Мне рассказывали, — говорит тот же попутчик, — немецкие летчики, решив, что другие их самолеты подожгли важные объекты, бывает, сбрасывают весь груз бомб в чистое поле.

— А потом хвастаются по радио, что разбомбили столько-то складов. — В свете пламени я вижу смеющееся лицо.

— Известное дело, как тут не похвастаться! — откликается еще кто-то.

Когда после прохладной весенней ночи занялось утро, мы уже находились далеко от фронта. Нам еще предстоит увидеть много разбомбленных станций, пересаживаться с поезда на поезд, пока мы не окажемся в великой столице. И сейчас, ранним весенним утром, на залитых солнцем полях мы увидели картину, которая раньше, пожалуй, не остановила бы нашего внимания, но на сей раз показалась полной большого и глубокого смысла.