В ночь на 22 июля, ровно через месяц после начала войны, гитлеровская авиация впервые атаковала с воздуха Москву. Эту ночь не забудет ни один москвич, никто из тех; кто тогда находился в столице. Жутким голосом завыли сотни сирен — от одного этого воя по спине побежали мурашки. По всем громкоговорителям передавали сообщения о воздушной тревоге. Одни спешили в убежища (было десять или одиннадцать часов вечера) — в подвалы домов, куда указывали надписи и стрелки на стенах, а кто находился поближе к метро — в подземные станции (позднее при воздушных тревогах в станции метро пускали только женщин и детей), другие, остановившись на улицах, чего-то ждали, но милиция и патрули всех загоняли в убежища. Городской транспорт остановился, носились только пожарные машины и машины скорой помощи. Мы стояли во дворе Постпредства и глядели в сумрачное небо, в котором светились длинные лучи прожекторов. Вскоре заговорили зенитки, сливаясь в единый гул. Казалось, что на каждой городской площади, на крышах домов, во дворах стоят орудия и стреляют так, что вот-вот лопнут барабанные перепонки. Где-то вдалеке прогремели тяжелые взрывы — упали бомбы. На окраине города то тут, то там поднялись ввысь огненные столбы — загорелись какие-то склады. На пожар полетели пожарные машины. Раздался глухой рев самолета. Он был слышен, когда на минутку прекращалась пальба зениток. У площади Восстания вдруг повисла в воздухе лампа, сразу ослепительно ярко озарившая стены и крыши домов, часть мостовой. Все вокруг засветилось, словно днем, только свет был неуютным и предвещал недоброе. Снова раздались взрывы — уже ближе. Зенитки жарили так, что мы спрятались под крышу, чтобы на голову не упали осколки. Неподалеку загорелся дом, — стоявшие рядом с нами москвичи говорили, что самолеты сбросили сотни зажигательных бомб. Как выяснилось наутро, большинство бомб упало во дворы, на улицы и только часть — на дома. Не все знали, что бомбы лучше всего тушить, засыпая их песком, и бросали их в бочки с водой, которые держали во дворах и на чердаках. Позднее люди поняли, что лучше всего сбрасывать их лопатами с крыши вниз, где бомба сама потухнет. Лучше всего тушили зажигалки московские дети. Несмотря на опасность, а может как следует и не понимая ее, они дежурили на чердаках и крышах и отважно сражались с пожарами. Многие, конечно, пострадали — погибли или получили ожоги…
На следующий день люди рассказывали, что к городу рвались сотни вражеских самолетов, но до центра долетели лишь единицы. Наша зенитная артиллерия сбила несколько самолетов. Мы слышали, что сбитый немецкий самолет упал в Москву-реку, а другой на какой-то площади выставлен на обозрение публики. Позднее на площади Свердлова мы действительно увидели сбитый немецкий самолет. Люди смотрели на него с интересом и отвращением.
— Эх, сволочи, все равно вам конец пришел…
— Поделом им…
— Увидят они Москву, как собственные уши…
— Дулю Гитлеру под нос, не Москву…
Хотя потери на фронтах были огромные, положение очень тяжелое, не чувствовалось ни растерянности, ни паники. Ощущалась убежденность, что враг рано или поздно все равно будет побежден. Часто вспоминали речь Сталина, которую многие знали чуть ли не наизусть.