Буря Жнеца (ЛП)

– Мое сердце стремится к этой бедной, заблудшей душе.

– Разумеется, стремится. Идем со мной.

Они направились к вратам.

– Ты делаешь это для каждой души?

– Нет.

– О. – Тук остановился – или попытался остановиться, ибо ноги не перестали двигаться. – Погоди! Моя душа обещана Волкам…

– Поздно. Твоя душа, Тук Младший, была обещана мне. Раньше.

– Да ну? И кто сделал такую глупость?

– Твой отец, – отвечал Худ. – В отличие от Дассема Альтора, он пребыл верным.

– И ты вознаградил его, убив? Ах ты уродский шлепок свино…

– Тебе придется его подождать, Тук Младший.

– Он еще жив?

– Смерть никогда не лжет.

Тук Младший снова попытался остановиться. – Худ, один вопрос… прошу.

Бог остановился и поглядел на смертного сверху вниз.

– Худ, почему у меня по-прежнему один глаз?

Бог Смерти, Жнец Душ не ответил. Он сам удивлялся.

Проклятые волки.

Глава 23

Я видел горести лицо
Она взирала на мосты
Мосты, простершиеся в даль
Откуда я пришел
Пролеты арки и столпы
Поддерживают нашу жизнь
А мы снуем туда сюда
Туда сюда туда
Я видел горести лицо
Она же отводила взор
От слов ее я стал слепым
От глаз ее глухим
Не помню сущности речей
Не понимаю пасть мне ниц
Иль унестись в потопе слез
Ее увидев взор
Она не произносит слов
Она не плачет не глядит
Она не знает обо мне
Ведь я лишь камень в том мосту
Под тяжкою стопой.

Песня о Сжигателях Мостов,
Тук Младший

Однажды, очень давно, Онрек Сломанный совершил преступление. Он выразил любовь к женщине, запечатлев ее лицо на стене пещеры. В руках его, в душе его таился такой талант, что он привязал две души к камню. Его душу… это было его право, его выбор. Но чужая душа – о, что за жестокость в таком деянии, что за вероломное воровство…

Сейчас он стоял перед другой стеной, в другой пещере, смотрел на россыпь рисунков – звери, восхваляющие искусство своего создателя каждой линией мышц, каждой чертой стремительного движения. А между великолепных тварей, созданий мира внешнего – неуклюжие фигурки, руки-палочки, ноги в нелепом намеке на танец. Изображения Имассов. Он стоял – он, Сломанный, похититель женской жизни.

Во тьме пленения кто-то пришел к нему – нежные руки, податливое тело. Он так жаждал поверить, что это была она – та, чью душу он украл. Но знание ускользнуло от него; оно смешалось, перепуталось с картинками, созданными воображением и желанием.

А если это действительно была она – возможно, у нее не было выбора. Преступление пленило ее, не давая выразить собственные желания. Сломав свою жизнь, он сломал и ее.

Онрек протянул руку и легонько коснулся одного из изображений. Ранаг и ай – охотница. В зыбком свете факела оба зверя казались движущимися, их мышцы напрягались. Прославляя этот мир, безупречный мир, Имассы собирались в пещере плечом к плечу, подражая голосами тяжелому дыханию зверя; другие в это время, спрятавшись в укромных нишах, стучали ладонями по барабанам пустых колод и кож, пока по пещере не разносилось эхо копыт.

«Все мы свидетели. Мы глаза, навеки сосредоточенные на внешнем. Мы отделили себя от мира. Вот сердце закона, табу. Мы создали себя – безжизненных, неловких, отсеченных. Когда-то мы были как звери, не было ни внешнего, ни внутреннего. Был лишь один, один мир, и мы были его плотью, его костью. Плотью, мало чем отличной от трав, лишайников и кустов. Костью, мало чем отличной от камня и дерева. Мы были кровью мира, в нас текли реки к озерам и морям.

Мы давали голос нашему горю, нашим потерям.

Потом мы открыли, что такое смерть, и были выброшены из мира.

Открыв красоту, мы стали уродливыми.

Мы страдаем не на манер животных – они-то как раз страдают мало. Мы страдаем от воспоминаний о временах, когда страдания не было – и это углубляет рану, терзает, усугубляет боль. Нет зверя, способного страдать сильнее нас.