Буря Жнеца. Том 1

– Пыльца кагенцы, – сказал Скорген. – Не дает крови свернуться. Эдур используют ее, когда красят храмы в лесу – знаете, на деревьях. Ну, не настоящие храмы, конечно. Ни стен, ни потолка, просто роща…

– Терпеть не могу старших помощников, которые любят болтать, – сказала Шурк Элаль. – Доставайте другие. Тут за одни кувшины мы выручим столько, что хватит на пару месяцев. – Она пошла к рубке.

Коридор был пуст, выломанная дверь рубки болталась на одной кожаной петле. По ходу Шурк заглядывала в боковые ниши и видела разобранные койки экипажа – все незанятые, но растрепанные, словно после обыска. В самой рубке тоже виднелись следы поисков, а на полу раскинулся труп эдур. Пригвоздив ладони и ступни несчастного к полу, кто-то основательно поработал над ним с помощью ножа. Рубка была наполнена вонью испражнений. Лицо мертвеца застыло в агонии, а выпученные глаза словно видели в смертный миг крушение веры.

Подошел Скорген и выругался, увидев труп.

– Его пытали. Пытали капитана. Это меруд, почти старейшина. Странник спаси, капитан, как бы на нас не подумали, если кто объявится тут до того, как посудина пойдет ко дну. Пытали. Не понимаю…

– Все просто. Им были нужны сведения.

– О чем?

Шурк Элаль огляделась.

– Они взяли журнал и карты. Ну, пираты могли бы так поступить, если они не из Летера, но тогда им незачем было пытать беднягу. И потом пираты забрали бы груз. Нет, тот, кто это сделал, хотел сведений – того, чего не узнать по картам. И на добычу им было плевать.

– Грязные скоты.

Она подумала про амфору с ее ужасным содержимым.

– Возможно, у них была веская причина, Скорген, пробить корпус. Но подождем поблизости. Черное дерево неохотно тонет; возможно, придется поджечь.

– Погребальный костер привлечет внимание, капитан.

– Риск, я понимаю. Выполнять.

Поднявшись на палубу, Шурк Элаль прошла на бак.

Чужие в море. Не дружат с тисте эдур. И все равно встречаться с ними не хочется.

– Скорген! Когда закончим, беремся за весла. Обратно к берегу.

Он вскинул брови в шрамах.

– В Летерас?

– А почему нет? Распродадим добычу и наберем экипаж.

Потрепанный человек улыбнулся.

Снова в Летерас, так точно.

Глава четвертая

Мятеж начался в то ужасное утро, когда сквозь густой туман, давивший нас десять дней, мы увидели поднимающихся над горизонтом на востоке многочисленных драконов. Непостижимо больших – головы выше солнца, тень от складчатых крыльев может поглотить весь Дрен. Это было чересчур страшно даже для самых закаленных солдат нашего отряда; от холодного взгляда темных глаз кровь отливала от сердца, гнулась сталь наших мечей и копий.

Войти в эту тень не осмелился бы и лучший воин Первой империи. Мы не могли принять такой вызов; и хотя я кричал в гневе и смятении, все это была лишь бравада, обязательная для командира экспедиции, и, честно говоря, я не собирался требовать от своих подчиненных мужества, которого мне самому не хватало. Никто не обратил внимания, что я сдался, возможно, слишком быстро, настолько все были рады свернуть лагерь, нагрузить мулов и двинуться на запад.

Тридис Адданикт, «Четыре дня в диких землях»

Когда окружающий мир был жесток, когда без дара сотрудничества выжить было невозможно, изгнание убивало почти любого. Не было более тяжелого наказания у племен – хоть оул’данов, хоть д’рхасилхани, хоть керин. Но именно клановая структура предполагала смертельную бескомпромиссность и соответственно гарантированную гибель изгнанного, одинокого, лишенного всего, что придает жизни смысл. Жертвы съеживались, теряли все свои навыки, высыхали и умирали.

Летери, с их громадными городами, с суматохой бесчисленных лиц, были почти индифферентны к изгнанию. Разумеется, и их пугало моральное наказание – в конце концов, они жили в семьях, как все люди, – однако шрамы, нанесенные изгнанием, были излечимы. Другая деревня, другой город – можно начать все сначала, и для некоторых это само по себе становилось привычкой. И своего рода освобождением от ответственности.