Буря Жнеца

В ответ на спокойное заявление члены Совета оживленно закивали.

Устер Тарен прочистил горло. – Мои извинения, Раутос. Вы ведете дела с обычной аккуратностью. Сожалею, что усомнился в вас.

– Как и всегда, – ответил Раутос, снова схватив платок и вытерев ладони, – я приветствую споры. Даже вызовы. Иначе я стану беззаботным. Сейчас всем нам надо проверить целостность своих достояний, чтобы иметь полное представление о финансовой устойчивости…

В ходе собрания Раутос то и дело вытирал руки. Утром к причальному шесту напротив усадьбы прибило труп – вздувшийся, гнилой, кишащий раками и угрями.

Случайность… но каждое совпадение ударяло по нервам с великой силой, особенно в последние годы. Сегодняшнее утро хуже любого прошлого… хотя он не спускался к телу, смотрел с верхнего уровня сада, но как будто остался некий осадок, сделавший ладони странно скользкими, осадок, который не удалить, как бы усердно он не тер…

Глава 10

Один Бог выходит – марионетка с оборванными нитями – из столкновения. Еще один город разрушен, еще один народ стал десятками тысяч изрубленных трупов. Кто среди нас, узревших произошедшее, способен придти к иному выводу, нежели о полном его безумии? При всех созидательных силах, коими наделен, он приносит лишь смерть и уничтожение. Хищник Жизней, Губитель и Жнец – бушевавшее всего миг назад пламя нерассуждающей ярости сменилось покоем в его очах. Он ничего не знает. Он не может понять, откуда кровь на руках. Он молит нас об ответах, но что мы могли бы сказать?
Мы могли бы плакать. Могли бы смеяться.
Мы выбрали смех.

Символ веры Насмешников с Кабаля

– Давай поиграем, – прошептал ветер. И засмеялся тихим шипением пыли и песка. Еж сел, начал прислушиваться. Хрупкий каменный блок под ним истерся, приняв форму седла – если хорошенько подумать, весьма удобную. Он может быть алтарем, Худ знает когда провалившимся сквозь дыру в небе. Уже немало странных предметов падало из тяжелых, непроницаемых облаков за время его долгого, извилистого пути по неуютному миру. Большинство совсем не выглядели удобными.

Да, вероятно, алтарь. Выбоина, в которой он сидит, кажется слишком правильной, слишком симметричной для природного образования. Но беспокоиться о благочестии поздно. В конце концов, именно сюда приходят все мертвые. Все погибшие – включая, в никоторых случаях, и богов.

Об этом рассказал ветер. Они были спутниками уже давно – Еж привык к легко достающимся откровениям, нежным поглаживаниям и невозмутимо скрипящему голосу. Когда он наткнулся на скопление великанских костей явно нелюдского происхождения – остатки какого-то древнего монструозного бога – ветер, скользивший между костями и торчащими ребрами, пролетавший сквозь орбиты в пустую полость черепа, прошептал его некогда святое имя. Имена. Их оказалось много; ветер сделал все своим достоянием. Они звучали в пыльных вихрях, став всего лишь эхом.

– Давай поиграем.

Врат нет. О, я хорошо вижу, что ты тоже понял.

Но это ложь. То, что громоздит твой разум, камень за камнем.

Ибо ваш род обожает границы. Пороги, разделения, размежевания. Чтобы войти в место, в которое вы поверили, вам нужно покинуть другое место. Но оглянись – и увидишь. Врат нет, друг мой.

Я показываю тебе это снова и снова. В день, когда ты осознаешь это, на тебя снизойдет мудрость… и ты присоединишься ко мне. Облекающая тебя плоть – последнее заблуждение. Покинь ее, любимый. Однажды ты распылил себя; пора свершить это снова. Когда снизойдет мудрость. Она еще не снизошла?

Попытки ветра соблазнить его на какой-то вид добровольного саморастворения начинали досаждать. Он зарычал и вскочил на ноги.

На склоне слева, шагах в ста или более того, лежит скелет дракона. Что-то разбило его кости, от ударов вдавившиеся внутрь – это и привело к смерти, ясно даже на расстоянии. Кости выглядят странно – они будто заключены в гладкое дымчато-черное стекло. Стекло запятнало и землю, замерзшими потеками спускаясь по бороздам склона. Чудище как будто начало таять, но почему-то остекленело.

То же самое он произошло с телами двух других замеченных им драконов.

Он постоял, наслаждаясь самообманами: тупой болью в пояснице, шумом назойливого ветра в ушах, сухостью в горле, заставлявшей его то и дело откашливаться. Он снова проделал это и сказал: – Чудеса и неудобства тела. Вот о чем ты давно позабыл, дух. Хочешь, чтобы я был с тобой? Ха, давай наоборот.