Буря Жнеца

Карос Инвиктад наклонился, стремясь принять властный и угрожающий вид. Увы, ему это не удалось: мужчина был, попросту говоря, слишком низкого роста. На лбу блестел пот, капли катились вдоль носа и повисали на излишне полных губах. – Ах ты покровитель… кусок дерьма! – прошептал Блюститель. – Мне дали разрешение преследовать Тисте Эдур. Мне дали разрешение производить аресты. Я желаю взять к’риснана, что был с Траной – но обнаруживаю, что он вне моей досягаемости из-за Мосага и дурацкого вторжения с запада! Отлично! Он может подождать, пока не закончатся трудности. Но Трана… нет, он не может подождать. Я хочу его. Хочу его!!!

– Его просто выгнали, Блюститель. Нет, я не имею сведений, когда, куда и по какой дороге он уехал. Пропал. Вернется ли? Думаю, да… и когда этот миг наступит – он твой. А пока что, Карос, перед нами гораздо более насущные заботы. У меня четыре армии развернуты перед городом, а жалование им задерживается уже две недели. Почему бы? Потому что казна испытывает нехватку наличности. Пока ты и твои излюбленные агенты набиваете новоприобретенные имения награбленным добром, пока вы захватываете контроль над новыми и новыми конфискованными компаниями. Скажи мне, Блюститель: во сколько оценивается казна Патриотов на сегодняшний день? Если не считать краденого? – Тут канцлер встал с кресла, полностью используя внушительный рост и с мрачной улыбкой отметив, что коротышка сделал шаг назад. – Перед нами кризис! Угроза финансового краха нависла над всеми – а ты стоишь и треплешь языком, болтая про какого-то эдурского дикаря! – Он изобразил, будто с трудом сдерживает приступ гнева. – Я получаю все более отчаянные депеши от Совета Вольности, от самого Раутоса Хиванара – богатейшего человека империи. В этих депешах, Блюститель, он умоляет меня разобраться с тобой. И вот ты здесь, и ты ответишь на мои вопросы! А если ответы не удовлетворят меня, я уверяю – они не удовлетворят и самого Раутоса!

Карос Инвиктад ощерился: – Раутос Хиванар. Старый дурак выжил из ума. Трясется над грудой артефактов, которые выкопал из реки. Вы видели его? Давно ли? Он так похудел, что кожа стала походить на ткань, натянутую поверх скелета.

– Скорее всего причина его беспокойства – вы, Блюститель.

– Едва ли.

– Раутос указывает, что вы стали… чрезмерно щедрыми, разбрасываетесь его средствами. Он начал подозревать, что на его деньги живет вся организация Истых Патриотов.

– Точно так. И я буду продолжать. Ради преследования заговорщиков. – Карос усмехнулся. – Канцлер, вы, к сожалению, ошибаетесь, считая Хиванара богатейшим человеком империи. Он больше им не является.

Трайбан Гнол удивленно поглядел на собеседника. Тот сиял торжеством. – Объясните, Карос Инвиктад.

– В самом начале расследования, Канцлер, я выявил слабое звено в наших рядах. Это сам Раутос Хиванар, глава Совета Вольности. Следственно, и весь Совет как организация оказался опорочен. Мы предстали перед надвигающейся опасностью, которую я не мог не замечать; поэтому для меня оказалось жизненно важным немедленно начать исправление ситуации. Видите ли, власть дана мне, но средства остались в загребущих руках Хиванара и Совета. Неприемлемо. Чтобы отразить атаку заговорщиков – точнее, заговорщика, ибо это всего лишь один человек – мне требовалось объединить позиции и нанести совместный удар.

Гнол пораженно взирал на него, начиная понимать, к чему именно движется монотонный, напыщенный монолог Блюстителя.

– Сладчайшая ирония в том, – продолжал Инвиктад, вновь начиная постукивать себя жезлом по плечу, – что одиночка – саботажник и его жалкие попытки подорвать финансовую систему подарили мне величайшее вдохновение. Для человека моего ума было совсем не трудно разгадать схему кажущейся дестабилизации. Разумеется, дестабилизированными оказались только Раутос Хиванар и его ожиревшие приятели, «голубая кровь». Предполагалось, что я стану им сочувствовать? Я, Карос Инвиктад, выходец из семьи, сокрушенной убийственными долгами? Я, сражавшийся при помощи всех дарованных талантов ради конечного избавления от унаследованной нищеты? О нет, – тут он негромко засмеялся, – в моем сердце не было сочувствия. Только яркое откровение, блестящая догадка… вы знаете, кто был моим идолом, когда я сражался против Задолженности? Теол Беддикт. Помните такого? Того, что не умел проигрывать, чье состояние взлетело до небес с ошеломительной быстротой, а потом обрушилось с великой вышины, словно звезда с ночного небосвода. О, он любил подобные игры, не так ли? Он преподал мне урок, и я хорошо запомнил этот урок. Гений, слишком быстро и ярко загорающийся, быстро и гаснет; от него остается шелуха. Но я, Канцлер, не повторю такой судьбы.

– Вы, – сказал Гнол, – истинная причина охватившего империю саботажа.