Буря Жнеца

– Путь, – отвечал Костяшки. – И больше чем путь. Когда все закончится – для тебя в том месте – ты должен вспомнить путь, Брутен Трана, и пройти по нему без крохи сомнения.

– Но, Костяшки, я всю свою жизнь иду и сомневаюсь – честно говоря, тут не «кроха», а…

– Удивительно, – бросила Килмандарос, – для потомка Скабандари.

– Я должен отпустить зерна, – внезапно заявил Костяшки. – В реку. Схема – она вновь призывает тебя, Мама…

Она выругалась на неведомом языке и скривилась, глядя на кости. – Я почти… почти… вот, так близко, что…

В комнате раздался звон колокольчика.

Кулак снова ударил по помосту; на этот раз эхо не затихло вовсе.

Уловив незаметный знак Костяшек, Трана осушил кубок и поставил его на мраморную столешницу.

«Пора уходить».

Костяшки вывел Трану в коридор. Тисте Эдур метнул последний взгляд в просторную комнату: Килмандарос уперлась руками в бедра и смотрела ему вслед. Тусклый блеск глаз – словно это две звезды, одиноко умирающие на небесной тверди. Трану окатил холод, пронизавший глубины души. Он с трудом оторвал взор и прошел за сыном Килмандарос к выходу.

На пороге помедлил, взглянув ему в лицо: – Та игра, в которую она играет… скажи, схема действительно существует?

Брови взлетели высоко: – В бросках костей? Черт меня подери, если знаю. – Он вдруг улыбнулся. – Наш род… ох, как мы любим схемы!

– Даже несуществующие?

– Они не существуют? – Улыбка стала плутовской. – Иди, Брутен Трана, и помни путь. Всегда помни путь.

Эдур спустился на дорожку. – Я буду, – пробурчал он. – Главное – найти его.

Сделав сорок шагов, он оглянулся на дом: ничего, кроме вихрей ила в беспорядочных течениях.

«Исчез. Как будто мне померещилось всё это.

Но меня же предупреждали? Что-то про путь.

Помнить…»

Он снова потерялся. Воспоминания улетели, ухваченные безжалостным током воды.

Он повернулся кругом и неуверенно двинулся – шаг за шагом – к чему-то, чего не мог ни вспомнить, ни даже вообразить. Так кончается жизнь? В эдаком безнадежном поиске, вечном квесте ради потерянной мечты?

«Помнить путь. О, Отец Тень, помнить… что-то. Хоть что-то».

***

На месте громадных глыб льда ныне выросли молодые деревца. Ольхи, осины, кизилы неровной опушкой окружили развалины города мекросов. За рощицей простирается поросшая травой долина; впившиеся в почву бородачи – чертополохи и улыбчивые красные маки, словно мантией, покрыли курганы, место упокоения тысяч людей.

Обломки плавучего города еще виднеются тут и там – массивные деревянные балки, торчащие прямо или покосившиеся, упавшие, рассыпавшиеся трухой по рытвинам бывших улиц. Сорняки и кусты проросли по всем обширным руинам; полевые цветы украсили кости старых зданий.

Он стоял, покачиваясь, на упавшей мраморной колонне. Отсюда открывается хороший вид: город простерся слева, неровная линия зеленых деревьев и курганы – справа от него. Однако его блестящие янтарем глаза не отрывались от каких-то точек на горизонте. Уголки широкого рта привычно опускались вниз, контрастируя с веселым блеском глаз (унаследованных от матери, как ему говорили). Но печальный дар отца – уста, не умеющие улыбаться – делал выражение лица совсем несхожим с яростным лицом матери.

Его второй отец. Настоящий отец. Кровная связь. Тот, что посетил его на седьмой неделе жизни. Пока человек по имени Арак Элалле воспитывал его на Мекросе, где-то жил второй – незнакомец, приходивший в компании светловолосой ведьмы. Он отдал семя Менандоре, матери Рада Элалле. Няньки – Имассы не утаили от него этих истин; и о, как же злилась на них впоследствии Менандора!

«Я взяла от Удинааса все, что требовалось! Оставила шелуху, ничего больше. Он больше никого не зачнёт. Шелуха! Бесполезный человечек. Забудь его, сынок. Он никто».

Сын вздрогнул, прочитав в ее пылающих очах прямую угрозу.

Теперь Рад стал очень высоким – на ладонь выше матери. Его длинные, распущенные в подражание Имассам племени Бентракт волосы были бурого цвета; они успели поблекнуть под лучами солнца. Одет он был в темный плащ из шкуры ранага с меховым воротником. На теле – рубаха из оленьей кожи и штаны из кожи алиша, более толстой и прочной. Прошнурованные мокасины поднимались почти до колен.

По правой щеке протянулся шрам – след последнего броска умирающего кабана. Кости левого предплечья были сломаны и срослись неправильно – костные мозоли проступали под тугими сухожилиями. Однако рука осталась сильной – даже стала более сильной, чем правая. Дар Менандоры – необычный ответ на любое ранение: тело будто бы укрепляет себя, боясь нового повреждения. Он получал и другие переломы, не раз ушибался – жизнь среди Имассов трудна, и хотя они готовы были защищать его со всем рвением, он не позволял им этого. Он живет среди бентрактов, он хочет стать членом племени Бентракт. Здесь, среди этого удивительного народа, он нашел и любовь и дружбу – и будет жить по их законам. Пока сможет.

Но увы… он ощущал, что этот период подходит к концу.