Бурлаки

— Ты на Данилиху иди. Там, слыхать, золоторотцев пускают, а здесь город, а не Данилиха — поганое место.

Я отправился на окраину.

На воротах одного ветхого дома увидел наклейку: «Требуются одинокие квартиранты». Это мне и надо было. Постояв немного у ворот, я по скрипучему крылечку вошел в темные сени и уперся прямо в дверь. Услышал окрик:

— Кто блудит тут?

— Не пустите ли на квартиру?

— Проходи. Милости просим.

Переступив порог, я оказался на кухне. В нос ударил кислый запах сушившихся на печке портянок. Из-за них злыми глазами глядел большой серый кот. На печке, на стенах, оклеенных старыми порыжевшими газетами, шуршали тараканы. У окна сидела толстая старуха в синем косоклиннике, в очках и вязала чулок. У косяка стоял хозяин. Я поздоровался. Старуха уставилась на меня поверх очков и не вымолвила ни слова.

— Марковна, освободи место. Видишь — квартирант, — сказал хозяин.

Старуха встала и со словами «не продешеви, старик» ушла из кухни. Я сел, по приглашению хозяина, на ее место и с любопытством стал рассматривать его самого. Тощий и высокий. Нос багровый, борода тонкая и длинная, как коровий хвост. Волосы на голове острижены «под горшок». Грязная синяя рубаха и жилет. На ногах высокие татарские галоши.

— Из каких будешь? — спросил хозяин.

— На Каме бурлачил, а пока без службы. Скоро поступлю.

— Бурлак? Это хуже… Марковна! Парень говорит — из бурлаков. Пускать — не пускать?

Как из бочки, раздался голос хозяйки из соседней комнаты:

— Не бери, старик, греха на душу. Пусть идет с богушком.

Я пообещал платить за месяц вперед и сказал, что дома даже чай пить не буду. Это подействовало. Меня пустили на ночлег за два рубля в месяц.

Хозяин провел меня в большую комнату, заваленную всякой рухлядью. В переднем углу, рядом с божницей, стояли две маховые малярные кисти. В противоположном — деревянная кровать за тиковой занавеской. Пол давно не мыт. Стены, как и на кухне, оклеены газетами. Всюду следы клопов. Маленькие окна с зелеными стеклами еле-еле пропускали уличный свет.

— Здесь тебе и место будет, — сказал хозяин. — Хотя у нас и людно, да пословица говорит: в тесноте, да не в обиде.

Я занял уголок и отправился в город.

У пристани народу, как на ярмарке. На мостках, на песке, у самой воды, около пустых бочек — везде люди. Целые семьи. Матери кормили детей. Пьяные грузчики пили какую-то бурду, закусывали воблой. Бегали и кричали газетчики:

— Есть телеграммы, утренний выпуск, очень интересные!

— Русские казаки взяли в плен Вильгельма!

Сквозь толпу пробирался слепой старик с поводырем. По узкой дощатой дорожке грузчики катали на тачках тюки и переругивались с народом:

— Чего расшеперился на дороге? Двину колесом!..

Люди не обращали внимания на осенний дождь. Сутками жили у пристаней, смеялись, шутили, пели песни, ссорились, дрались, ели и пили, отправляли все свои естественные потребности — все это здесь, на берегу, в ожидании посадки на последний пароход.

По мосткам, где была надпись «Ход для господ пассажиров», я прошел на дебаркадер.

На корме матросы переставляли свайку и ухали «Дубинушку». На борту стоял водолив и распоряжался работой. Я обратился к нему:

— Дела какого на пристани не найдется ли?

— Берись за свайку, если руки чешутся. На чай получишь. Видишь, матросов не хватает. А Кама прибывает каждый день, приходится мостки перебирать, к берегу подводить дебаркадер.

Я проработал на пристани до вечера. Получил восемьдесят копеек и пошел домой.

Проходя через толкучий рынок, неожиданно увидел бывшего чертежника с изыскательской брандвахты Федора Колокольникова. Он стоял за большим фанерным ящиком. На ящике стеклянная банка, в банке фигура черта с хвостом и рогами, с немецкой каской на голове. К банке привязана палочка, а к ней картонка с надписью «В пользу увечных воинов».

Колокольников держал в руках скрипку, наигрывал и пел:

…За ней ходит парничок,
Насылает пятачок…

— Почтеннейшая публика! Кто желает погадать, судьбу испытать?

В щель в верху банки опускался пятак. Черт нырял на дно банки и выбрасывал наружу пакетик, Гадающий получал его и, улыбаясь, отходил в сторону.

— Деньги ваши будут наши. Тетки Маремьяны, выворачивай карманы! — звал Колокольников, и в банку летели пятаки.

Я тронул его за локоть. Чертежник узнал меня и смутился.

— Здравствуй! Мы, должно быть, одно время вместе на брандвахте служили? Помню! Видишь, какими я делами занимаюсь… Подожди маленько. Сейчас закрою лавочку — поговорим.

Мы вышли с толкучки на Кунгурский проспект и сели на скамейку.