Бурная молодость Жени Степанова

Когда мне было лет десять-двенадцать, я ездил к дедушке в гости. В один год мама забрала меня из деревни только в конце сентября. Так что, я поучаствовал и в сборе винограда, и в производстве различных напитков.

У дедушки с бабушкой было целых семь дочерей. Старшая меня родила, а младшая была моей молочной сестрой. Мы с ней молоко на пару сосали у моей милой мамы.

Я и младшие тётушки срезали кисти с кустов и складывали в обычные вёдра. Средние таскали сладкие ягоды из сада во двор. Самые старшие набивали виноградом мешки из холста размером с половину подушки и завязывали у них горловину.

Затем, в сорокаведёрную бочку поставили не крашенную табуретку из дерева. На сиденье клали мешки, вставали на них и, держась руками за края ёмкости, давили ногами. Виноградный сок носили в подвал и переливали в двадцативедёрные деревянные бочки. Такой крупной тары у деда было штук десять.

После отжима, жмых из мешков высыпали в стоведёрную бочку и заливали водой из колодца. Ёмкость стояла на солнцепёке. Сусло тотчас начинало очень бурно кипеть. Уже через несколько дней приступили к переработке полученной браги.

Дед был отличным механиком и мастером на разные выдумки. Он взял стальную двухсотлитровую бочку и смастерил из неё аппарат для самогоноварения. В нижней части того агрегата находилась герметичная камера. В неё заливалось литров сто свежей браги.

Горловина ёмкости закручивалась металлической крышкой с небольшим тонким патрубком. К патрубку был на резьбе прикреплён змеевик из медной трубки толщиной с карандаш. Конец змеевика выходил из бочки наружу у самого дна.

Верхняя часть аппарата заливалась холодной водой. Под ним разводился костёр. Брага бурно кипела. Спиртовые пары охлаждались и конденсировались в змеевике. В конце концов, из трубки текла прозрачная чача. Постепенно вода наверху нагревалась. Её приходилось менять несколько раз. Воду я таскал ведром из колодца.

Самогон собирался в пол-литровую стеклянную банку. Время от времени, нужно было проверить качество чачи. Если крепость её оставалась нормальной, всё сливалось в двадцатилитровый молочный бидон.

Количество спирта проверялось зажженной спичкой. Если готовый продукт горел синим пламенем, то всё нормально. Как только чача переставала гореть, процесс перегонки заканчивался.

В бидоне первак, вторяк, и послед перемешивались. В среднем, у нас выходил самогон крепостью градусов под пятьдесят. Готовую чачу потом разливали в стеклянные четверти.

Были тогда такие большие бутылки, ёмкостью литра по три. Заполненную до самого верха, посуду затыкали корковой пробкой и относили в подвал. Там она ждала уничтожения, путём распития дедушкой, бабушкой и теми людьми, которых приглашали к столу.

Утром дед заправлял аппарат свежей брагой и уходил на работу в колхоз. Я, как городской человек, вставал чуть попозже, часов в восемь – девять. После завтрака, шёл к аппарату, разводил под бочкой костёр и начинал курить вино, как говорили когда-то.

Самогон я выгонял на свежем воздухе, в обширном саду, под деревьями, усыпанными спелыми фруктами. Где-нибудь в полдень, дедушка возвращался с работы на небольшой перерыв.

Первым делом, он шёл ко мне в «лабораторию», где снимал пробу с полученной чачи. Причём, наливал её в гранёный стаканчик прямо из-под змеевика. Выпив грамм сто, он громко крякал и отправлялся обедать. Настроение у него тотчас поднималось.

Однажды с дедом пришёл его двоюродный брат, проживавший в Баку. Он на короткое время приехал к родне погостить. Оба мужчины налили по стопке и тихо чокнувшись, поднесли посуду ко рту.

Дед, как всегда, выпил с большим одобреньем. Гость сделал пробный глоток, выпучил глаза от горячего ещё самогона и выплюнул крепкий напиток в огонь. Пламя взметнулось, где-то на метр.

– Да в нём градусов семьдесят. – отдышавшись, выдохнул родич.

– Ничего, во фляге смешается, будет нормально. – бодро откликнулся дед.

Так всё и шло, своими чередом. Однажды, ближе к обеду, пришло время проверить крепость напитка. Процесс был в самом разгаре. В стеклянную банку тоненькой струйкой текла тёплая чача. Я взял спичечный коробок и зажёг серную спичку.

Затем, зачерпнул из банки столовую ложку продукта и поднёс к нему огонёк. Самогон охватило голубоватое пламя. Убедившись, что всё в порядке, я уже собирался выплеснуть чачу на землю. Тут рука у меня неожиданно дрогнула. Горящая жидкость пролилась через край.

Пылавшие капли попали на банку. Продукт, находящийся в стеклянной посуде, немедленно вспыхнул. Голубой огонек взбежал по тонкой струйке, вытекающей из змеевика, и нырнул в аппарат.

Попав внутрь агрегата, пламя вдруг зарычало. Тяжёлая бочка вся затряслась, как в лихорадке. Из змеевика ударил язык из огня длинною сантиметров в пятнадцать. Всё это весьма походило на небольшую горелку, работающую на сжиженном газе.

Грохот в бочке становился всё громче. Я бросил ложку на землю. Схватил лежащую поблизости тряпку и попытался заткнуть отверстие, дышащее ревущим огнём. Тряпка немедленно вспыхнула.