Бурная весна

- "Приказываю командующему тринадцатой ротой вверенного мне полка, подпрапорщику Некипелову, сдать роту, а вновь назначенному в полк прапорщику Ливенцеву ее принять, о чем донести мне рапортом.

Командир полка, полковник Кюн".

Потом обратился к подпрапорщику:

- Вы - подпрапорщик Некипелов?

- Так точно, я - подпрапорщик Некипелов, - ответил тот.

Ливенцев подал ему руку и спросил:

- Остальные тут кто с вами?

- Остальные тут... (Некипелов кашлянул и зло поглядел на Ливенцева) фельдфебель роты нашей и два еще взводных унтер-офицера.

- Очень хорошо... А теперь скажите мне, пожалуйста, что у вас такое горит? Это не провод ли?

- Действительно так, это провод.

- Откуда же он у вас взялся? - удивился Ливенцев.

- Ребята где-то обрывок подобрали.

- То есть средство связи сжигается в окопах за неимением свечей, так?

- Действительно, свечей не выдают, это так, - подтвердил Некипелов.

- А если сожгут все провода, то как будет телефон работать? Ведь этого только и добивается наш противник, чтобы у нас не было связи ни с нашими батареями, ни с позициями, чтобы ничего экстренного передать было нельзя, а как же вы, командующий ротой, делаете то, что на руку только нашим врагам?

- Ну, без света в окопах сидеть также нельзя, господин прапорщик! угрюмо, пьяно и зло возразил Некипелов.

- Надо было требовать свечей, а за такое подлое отношение к своим же средствам связи отдавать под суд, - вот что надо было сделать! - выкрикнул Ливенцев, и так как у него был припасенный им еще в дороге огарок свечки, то он собственноручно вонзил его в горлышко пустой бутылки, выкинув оттуда скрученный жгутом кусок черного провода.

- Откуда у вас взялась свечка? - спросил все время безмолвный до того Обидин.

- Как откуда? Я ведь по горькому опыту знал, куда я еду, - сказал Ливенцев и поднял на высоту своего лица бутылку с огарком, чтобы рассмотреть и Некипелова и других трех и чтобы они могли в свою очередь рассмотреть его, своего отныне ротного командира.

- Так... фельдфебель, - как фамилия?

- Верстаков, ваше благородие!

- Верстаков, - повторил Ливенцев, присматриваясь к оплывшему, как свечной огарок, не то от пристрастия к хмельному, не то от окопной сырости, разлившемуся и в стороны и вниз лицу своего фельдфебеля, и спросил: - Какого срока службы?

- Срока службы... девяноста пятого года, ваше благородие, - с заминкой ответил Верстаков, казавшийся более захмелевшим, чем остальные.

- Начал службу в каком полку?

- В семьдесят третьем Крымском пехотном, ваше благородие.

- А-а, девятнадцатой дивизии первый полк... В Могилеве-Подольском стоял?

- Так точно, в Могилеве-Подольском, - заметно оживился Верстаков.

- Выходит, что мы в старину были однополчане, - я в Крымском полку как-то отбывал шестинедельный учебный сбор, - сказал Ливенцев уже гораздо мягче по тону, и о Верстакове он подумал, что тот просто опустился, а выправить его, пожалуй, можно будет.

Взводные унтер-офицеры, один - Мальчиков, другой - Гаркавый, не успели еще так отяжелеть, как фельдфебель, хотя были не моложе его. Зато теперь успели уже настолько отрезветь, что старались держаться, как в строю, и в Гаркавом, который оказался родом из Мелитопольщины, Ливенцеву так хотелось видеть второго Старосилу, что он простил ему даже и явное нежелание запускать бороду.

Зато Мальчиков, когда в упор на него навел свечу Ливенцев, был не только густобород, но еще и кряжист, а главное, - гораздо моложе на вид своих сорока с лишним лет.

- Ну, этот, кажется, из долговечных, - сказал о нем Ливенцев, обращаясь к Обидину. - Какой губернии уроженец?

- Вятской, ваше благородие, - эта губерния, она так и считается изо всех долговечная, - словоохотливо ответил Мальчиков.

- Гм... не знал я этого, - удивился Ливенцев. - А почему же так?

- А почему, - нас отцы наши так приучили: вот, сосна цветет весной, этот самый с нее цвет бери и ешь себе, - никакого туберкулеза иметь не будешь, потому что там ведь сера, в этих цветочках в сосновых. Также весной, когда сосну спилят, из нее сок идет, опять же мы в детях и этот сок пили... Вот почему наши вятские жители по сто и более годов живут, - говорил Мальчиков четко и на "о".

Ливенцев спросил его:

- Отец-то жив?

- А как же можно, ваше благородие! Девяносто семь ему сейчас будет, ничуть не болеет, как бывает в такие годы, и все дела справляет в лучшем виде, - с явным восхищением и своим отцом и своей губернией говорил Мальчиков. - Да у меня и двое дядей еще в живых, тем уж перевалило... У нас если там шестьдесят - семьдесят лет, это даже и за годы не считается!

- Вполне значит, молодые люди и воевать идти могут?

- Так точно, вполне могут, - зря их и не берут.

Поговорив еще и с Гаркавым и с фельдфебелем, Ливенцев наконец отпустил их в роту, сказав:

- Теперь уж поздно, а завтра я уж с утра пройдусь по окопам, посмотрю людей.