Бурный финиш

Мы обменялись рукопожатием, и, пройдя через паспортный контроль, Саймон зашагал по бетону к самолету, потом стал в него карабкаться. Я смотрел, как закрываются двери и как отправляется в путь самолет, который везет моего друга, мою работу, мой сувенир, но не меня.

Саймон Серл полетел в Италию вместо меня, но обратно не вернулся.

Глава 8

Я узнал об этом только через неделю. Когда я появился в фирме на пристани, то сразу проследовал в кабинет Саймона. Там было пусто и слишком уж прибрано.

Юная секретарша в соседней комнате в ответ на мой вопрос, где мистер Серл, ответила, что его сегодня нет, а когда будет и будет ли вообще, не известно ни ей, ни кому-то еще.

– То есть как?

– А вот так. Его нет уже неделю, и мы понятия не имеем, куда он делся.

Расстроенный, я двинулся к Ярдману и постучал в его дверь.

– Входите.

Я вошел. Он стоял у открытого окна и смотрел, как буксиры тащат баржи вверх по Темзе. Финский сухогруз, появившийся во время прилива, совершал маневры, продвигаясь к кранам, напоминавшим самоделки из детского конструктора. В воздухе висели гудки пароходов и шум и грохот докерных работ. Прилив нес мусор и хлам от нижних доков к Вестминстерскому дворцу. Увидев меня, Ярдман закрыл окно и двинулся ко мне, раскинув руки в стороны.

– Мой мальчик, – сказал он, стиснув мне руку, – мои самые искренние соболезнования в связи с вашей утратой.

– Благодарю вас, – смущенно отозвался я. – Вы очень любезны. Вы не знаете, где Саймон Серл?

– Мистер Серл? – Ярдман так вскинул брови, что они показались над верхушками очков в черной оправе.

– Секретарша сказала, что его нет уже неделю.

– Это верно, – нахмурился Ярдман. – Мистер Серл по причинам, понятным одному ему, предпочел, похоже, остаться в Италии. Скорее всего, он принял это решение в тот день, когда полетел в Милан вместо вас.

– Но почему? – удивился я.

– Понятия не имею. Это крайне неудобно для всех нас. Теперь мне приходится выполнять его работу. По крайней мере, пока я не получу от него известий. – Ярдман покачал головой. – Но, как я полагаю, наши беды вас более не тревожат. Я думаю, вы захотите взять свои документы. – И с кривой иронической улыбкой на лице он протянул руку к селектору.

– Вы меня увольняете? – спросил я.

Его рука повисла в воздухе.

– Мой мальчик, мне просто в голову не пришло, что вы можете захотеть остаться…

– Тем не менее это так.

Он поколебался, вздохнул и сказал:

– Ну что ж, не хотелось мне этого говорить, но без Серла и вас агентству пришлось отказаться от многих заказов, а мы этого себе не можем позволить. Никоим образом. А потому, если бы вы поработали, пока я не получу известий от Серла или не найду ему замены, я был бы вам признателен. Весьма признателен.

Если он говорил именно то, что думал, я решил воспользоваться моментом.

– В таком случае мог бы я взять отгул на три дня через две недели? В Челтенхеме разыгрывается Золотой кубок, и мне там выступать.

Он кивнул и спокойно сказал:

– Назовите точные даты, и я не буду назначать на них перевозки.

Я сразу же сообщил, в какие дни буду занят, и отправился в кабинет Саймона, размышляя на ходу, что с Ярдманом удивительно легко ладить, что бы мне ни подумалось о нем поначалу, особенно в первую встречу.

На стене кабинета Саймона висело расписание перелетов. Следующий был во вторник, в Нью-Йорк. Три доставки на прошлой и этой неделе были вычеркнуты, что, как сказал Ярдман, и стало ударом для фирмы. Фирма была слишком маленькой, чтобы выдержать потерю постоянных клиентов. Ярдман подтвердил по телефону, что поездка во вторник не отменяется, и в его голосе звучало такое удовлетворение, что я понял: он уже собирался отменить и ее, когда вдруг появился я. Я сказал, что получу все необходимые бумаги в понедельник и буду в Гатвике точно в назначенное время во вторник утром. Это означало длинный и свободный уик-энд и четкое осознание того, как его проведу. С удовольствием я покинул мрачных родственников, послал телеграмму, взял билет на дневной рейс «Алиталии» и полетел в Милан к Габриэлле.

Три недели и три дня разлуки ничего не изменили. Может, я и позабыл какие-то черточки ее лица, может, ее нос казался чуточку длиннее, чем я думал, а выражение лица более серьезным, но при виде Габриэллы мое сердце снова учащенно забилось. Сначала в ее взгляде мелькнула тревога – а вдруг я изменил к ней отношение? Но когда она убедилась, что это не так, то засияла.

– Я получила телеграмму, – сказала она, – и поменялась с одной из наших девочек. Мне не придется работать в магазине ни в субботу, ни в воскресенье. – Она помялась и, покраснев, добавила: – Я упаковала сумку и сказала сестре, что проведу пару дней у подруги под Генуей.

– Габриэлла! – воскликнул я.

– Я поступила неправильно? – тревожно спросила Габриэлла.

– Ты поступила великолепно, – отозвался я, полагавший, что нас ожидают отдельные мелкие неудобства днем и необходимость спать по разные стороны стены ночью. – Это так прекрасно, что просто даже не верится.