Читаем Бурсак в седле полностью

Мужик ткнул вилами в бирюковского коня, ткнул издали, боясь подойти ближе, не достал. Конь прянул от него, совершил прыжок в сторону, разворачиваясь к налетчику задом, чтобы ударить копытами, а Бирюков, приподнявшись на стременах, выстрелил.

Мужик захлопнул рот, обрезая паровозный рев, глянул на полковника недоуменно и жалобно и выронил из рук вилы.

— Хы-ы-ы, — вздохнул он, выплевывая изо рта кровь.

В это время конь ударил по нему задними копытами, угодил точно в грудь, и несчастный мужик унесся в густой едкий дым, и человека не стало видно.

Схватка продолжалась.

Хоть и сильна была засада, и стволов в ней насчитывалось много, а натиска бирюковского отряда простодырные мужики, носившие лапти, сдержать не смогли — силы были неравные.

Через сорок минут отряд полковника прошел деревню насквозь — выстрелов не прозвучало ни одного, — и остановился на околице, на площадке, посередине которой стояло врытое в землю бревно. Оно было украшено толстым коротким суком, будто коровьим рогом; на суку, раскачиваясь на проволоке, висела большая плоская железяка — соскочивший с плуга лемех.

Лемех этот заменял деревенским жителям колокол — по его ударам они собирались на сходки, бежали за ведрами, если у кого-то начинал дымиться сарай, спасали от пожаров, приходивших из тайги, свои дома и добро.

В тайге лихие люди специально поджигали сухотье, чтобы потом пограбить поднявшуюся по тревоге деревню — дома-то оставались пустыми…

— Надо подсчитать потери, — сказал полковник Эпову.

Тот согласно кивнул.

— Сделайте это, — попросил полковник.

Потери были не очень большие, Бирюков поначалу полагал, что оставит у этой деревне гораздо больше людей — засада сделана умело, над ней поработала хорошая голова. Шесть убитых и трое раненых, причем у одного — младшего урядника, награжденного двумя колчаковскими медалями, ранение было совсем пустяковое и он даже не покинул строя.

— Продолжаем движение, — скомандовал Бирюков.

— А раненых куда?

— С ранеными, как обычно, — на волокуши и назад, в Хабаровск. Хватит им воевать — пусть лечатся.

Колонна двинулась дальше.

Через полтора часа достигла следующей деревни — такой же глухой, лесной, населенной злыми бородатыми мужиками, — и попали в новую засаду.

Правда, на этот раз Бирюков держал ухо востро — вперед послал не просто разведку, а усиленную группу — два десятка уссурийцев, имевших опыт по части засад; хорунжий Чебученко, которому Бирюков поручил командовать разведкой, быстро раскусил деревенскую хитрость: одного казака послал в отряд, чтобы тот предупредил полковника, сам обошел деревню по тайге и взял ее в кольцо.

Деревне не повезло — Бирюков взял ее с лету, не потеряв ни одного человека; дома, из которых пытались вести стрельбу, приказал сжечь.

Не повезло и Чебученко.

Когда в деревне раздалась стрельба, хорунжий послал своих хлопцев на подмогу, сам замешкался и за ускакавшими уссурийцами не успел; с ближайшего дерева неожиданно сорвалась большая бородатая обезьяна, наряженная в дырявые штаны, шлепнулась прямо на Чебученко.

Из седла хорунжий вылетел, словно пушинка, даже охнуть не успел, как очутился на земле. Человек, сбивший его с коня, прыгнул следом, задрал хорунжему руки за спину, победно заревел.

— Хлопцы, помогите! — засипел Чебученко, зовя своих разведчиков, но разведчики уже находились в деревне, не слышали командира. Налетчик рубанул хорунжего кулаком по темени, наполовину вогнал офицерскую голову в мягкий вонючий перегной. Выдернул Чебученко из грязи и прохрипел:

— Попался, рожа калмыковская! — опалил хорунжего горячим дыханием и снова долбанул кулаком по темени.

С соседнего дерева спрыгнул еще один человек, стремительно переместился к поверженному хорунжему. В руках он держал укороченный кавалерийский карабин, какими были вооружены французы из консульского конвоя в Хабаровске, — значит приголубили здешние пахари какого-то парижанина.

Мужик с карабином предупредил человека-обезьяну:

— Смотри, не убей!

— Не боись! Офицерики, как коты, — народ живучий.

Хорунжего рывком подняли с земли и поволокли в глубину леса. Чебученко ловил сквозь боль, сквозь проблеск сознания обрывки разговора, видел землю, сучья, голые коренья, поломанные кусты, проползавшие под ним, буквально под самым лицом, иногда они скребли по щекам, сбивали кровь — черные капли оставляли след на траве. Носками сапог хорунжий задевал за все неровности, попадавшиеся по пути, и тогда в глазах у него вспыхивало пламя.

Поначалу Чебученко крепился, потом не выдержал, застонал.

Человек-обезьяна, услышав стон, ткнул хорунжего кулаком в плечо:

— Не стенай, объедок калмыковский, тебя все равно никто не услышит! — В следующий миг он засмеялся хрипло, торжествующе: — Ну что, попался. Белый?

Чебученко застонал вновь: под носок сапога попала жесткая, словно бы вырубленная из камня кочка, зацепилась за обувь и сдернула сапог с ноги хорунжего. Напарник человека-обезьяны остановился.

— Ты смотри, Гоша, чего ты теряешь?

Гоша также остановился, оглянулся. Лицо у него обрело жадное выражение.

Перейти на страницу:

Похожие книги