Через первые песни и монологи, через весь репертуар Бурвиля проходит тема человека, обманутого в своих надеждах любви и братства и смешного в своей наивности, с которой он обнародует свою слабость (как смешон Дон-Кихот, мысленно взывающий к Дульсинее), чей комизм усиливается еще отказом понимать, как он смешон... Если смех рождается от искажения естественного (Бергсон), он непременно должен разразиться при виде эдакого дурачины, чьи поступки противоречат всему, чего ожидают от существа здравомыслящего. Этот последний, когда ему причиняют боль, в одиночестве врачует свою рану, молчит, ожесточается, не подвергая себя риску разочароваться вновь и опять страдать. Он понял. Он отрекается от своей надежды. А Дон-Кихот - нет! Вот почему публика, подвергая его осмеянию, питает к нему огромную нежность: ведь он н е хочет понять, не понял и никогда не поймет. И большой реалист, подобно Санчо Пансе, Мсье Как Все просит Дон-Кихота и дальше рассказывать про свои мечты... Что Бурвиль, в сущности, и делает вот уже свыше двадцати лет, каким бы жанром искусства он ни пользовался. Он эволюционировал в направлении реалистического портрета, точнее, целой галереи портретов, раскрывающих души людей, каких на земле великое множество. Из них и слагается народ...
Но эти многочисленные портреты никогда не отходят от донкихотства оригинальной лепки, и, несомненно, в этом оригинале черпают они свое несравнимое богатство. Похоже, расширяя свой диапазон способов выразительности, добиваясь высшей степени реализма, Бурвиль пришел к воплощению и образа Дон-Кихота и образа Санчо Пансы в одном лице. Он сочетает в себе эту пару, олицетворяющую противоречивое начало в человеке, которому, с одной стороны, не выжить без трезвого взгляда на вещи, а с другой - трудно жить, не устремляя взгляда к надежде, маячащей где-то далеко впереди. Бурвиль - это Дон-Кихот, переживший века, потому что он внушает людям надежду. И Санчо Панса, который знает, что Дон-Кихот не столь безумен, как это кажется. Он тот, кто, вне всякого сомнения, помогает нам жить. Наш общий друг...
Франсуа Кавильоли. Бурвиль и его долгая
борьба со смертью
(
15 августа 1967 года. Велогонщики 30-х годов готовятся к пробегу по гористой трассе на юге Франции. На дне пропасти обмелевшая от летнего зноя река превратилась в ручеек. Обожженное солнцем ардешское плато пахнет душистыми травами. Один из велосипедистов стоит в стороне, сосредоточенный, готовясь к гонке. На нем черные каскетка и трико. Согнутую над рулем спину в желтой футболке украшает эмблема клуба. Немного искривленный нос, скуластое лицо. Это Бурвиль. Алекс Жоффе приступает к съемкам фильма "Велогонщики". Это история гениального изобретателя, сконструировавшего новую модель велосипеда. Он хочет выиграть гонки, чтобы избавиться от преследований судебного исполнителя Хирша. Восемь часов утра. Солнце уже припекает. Снимать крупным планом трудно и опасно. Грузовой трехколесный велосипед, на котором сидит Моника Тарбес, должен "приклеиться" к машине Бурвиля и уже не отставать. Жоффе отснял кадр, но недоволен результатом. "Прибавьте скорость, - кричит он, - плотнее друг к другу. Придется снять дубль!" Он объясняет Монике: "Ты должна ехать впритык к Бурвилю".
Снимают дубль. "Быстрее, быстрее, надо ехать быстрее". И по сей день актриса вспоминает об этом, как о кошмаре. Вдруг дело пошло. Бурвиль жмет на все педали, но ему не хватает воздуха, а трехколесный велосипед мчится за ним на полной скорости. Его переднее колесо толкает машину Бурвиля. Моника резко тормозит, но безуспешно. Бурвиль летит в кювет, а трехколесная машина, врезавшись в землю, повисает над ним, словно мост, что его и спасает. Бурвиль выкарабкивается из-под металлических трубок. В первый момент он оглушен. Его окружают усатые велогонщики в трико. Моника Тарбес в голубой юбке, черной шали, высоких ботинках, с шиньоном. Все молчат. "Я не пострадал, только побаливает нога, - говорит Бурвиль. - Поехали, ребята". И, оседлав велосипед, он катит дальше, этот труженик кино, согласный на любой риск, с которым связано его ремесло.
В этот день смерть впервые приблизилась к знаменитому актеру. Это падение чуть не стоило ему жизни. Но, снова садясь на велосипед, чтобы напрягать все силы на дороге под нещадным солнцем, Бурвиль не знает, что оно положило начало болезни, которая станет его убивать медленно, но верно. Боль в ноге уже не пройдет. Она постепенно перейдет на спину и грудь.