Бурвиль

Или же я упрекаю "Странного прихожанина" в длиннотах, штампах, в том, что игра, временами блестящая, нередко раздражает... Бурвиля же увлекла возможность вскрыть за множеством противоречивых граней двусмысленность своего персонажа - святоши-ханжи, вместе с тем, быть может, не такого уж ханжи, повернуть образ этого своеобычного тартюфа так, чтобы сделать его человеком пристойным. Со своей, актерской, точки зрения он прав. Без Бурвиля фильм несомненно был бы только забавной историей, сообразной язвительному духу режиссера Жан-Пьера Моки, и остался бы на уровне пикантного анекдота. С Бурвилем он становится почти исследованием характера, и я делаю оговорку "почти" лишь потому, что раскрытие актером характера своего персонажа смазано режиссером Жан-Пьером Моки, способным проявлять себя лишь в язвительности.

Он антипод Бурвиля по духу, и, как выясняется, Бурвиль любит сниматься у этого режиссера именно в силу того, что такой контраст оказывает на него тонизирующее воздействие... В результате некоторые сцены фильма превосходны, потому что в них превосходен Бурвиль. Если бы их вырезать и смонтировать, получился бы и в самом деле поразительный портрет его персонажа, который он сначала набрасывает контурно, постепенно дорисовывая позы или едва уловимые жесты... И углубляет (вспомним его взгляд, возносимый к господу богу, и его постоянный спор с небом...).

Актер играл эту роль, как и роль Тенардье, словно на пари, что увлекло его, ибо, начиная с определенного этапа карьеры, многие его роли представляли собой сражение, которое можно либо выиграть, либо проиграть.

Другая роль "на пари" - Ноэль Фортюна, где следовало сделать убедительной любовь очень красивой состоятельной дамы (Мишель Морган) к человеку не слишком

привлекательной внешности, согласно существующим

критериям, раскрывая его образ в различных аспектах... Или в фильме "Луженые глотки", где он опять расширяет актерский диапазон, придав своему герою Эктору внешний вид борца, здоровяка, победителя, но при всем этом не лишая его великодушия, типичного для традиционного бурвилевского героя.

Здесь речь шла об удачах. Но случается, что задуманное оборачивается провалом. Что поделаешь! Надо понимать, что Бурвиль испытывает необходимость постоянно сталкиваться с новыми творческими трудностями - на свой страх и риск... Мы достаточно говорили о том, что комедия отвечает

органической потребности, проявившейся у него с мальчишеских лет. В какой-то мере она отвечает также его натуре. Драма - способ выражения для тех, кто принимает себя, свои беды, более или менее всерьез. Есть доля нескромности в том, чтобы оплакивать себя, доля бесстыдства в том, чтобы выставлять свое горе толпе напоказ. Играя в драматическом жанре, Бурвиль наверняка порой испытывает стесненье, в его голове должна пробегать мысль: "Кто тебе поверит, когда ты плачешь сам над собой". Вот откуда, кстати, потребность ввести комическую нотку в свои роли драматического плана, которая, мне кажется, равноценна заговорщическому подмигиванию или реплике публике на ушко: "Не подумайте, что я поддаюсь беде - жив курилка..." Потому что он не из тех, кто любит жаловаться. Каждый раз, когда интервьюеры задают ему вопрос, доволен ли он своей судьбой, его ответ неизменно таков: "Не представляю, на что бы я мог жаловаться!" И это правда. Однако другие в его положении находят причины для нытья. И я убеждена, что, став булочником, он отвечал бы то же самое: "Хоть мы и не богаты, но счастливы". Он любит говорить: "Над этим лучше посмеяться, чем плакать. Если дело не идет, надо его подтолкнуть, а хныкать тут нечего. Это еще что такое, распрямим спину, поднимем голову выше и громко рассмеемся, заявив всему миру, что нас не сломит ничто и никогда". Так говорит человек - и актер, - который лучше всего выражает себя в комическом жанре. И, в частности, в тех спектаклях эстрадного театра или бульварных комедиях, посредственное качество которых отрицать не приходится. Но зато тут он выступает перед своей публикой - той самой публикой, чей смех в свой адрес ему необходимо слышать, как ребенком ему было необходимо слышать смех школьных товарищей. "Посредственное качество" - и Бурвиль это знает. Когда я шла смотреть "Надежную явку", он мне шепнул: "Конечно, это не Клодель, но как знать... Если вы не поймете... я вам объясню потом!" И громко рассмеялся...

Или я встречаю его несколько лет спустя - у него в руках либретто оперетты "Уа-уа".

- Я охотно дал бы вам прочесть, - предлагает он. Лукавый взгляд.

- Но вам это покажется сущей белибердой. Жест, подтверждающий такое предположение.

- И это в самом деле белиберда.

Потом его взгляд озаряет чистосердечная улыбка.

- X. мне сказал: "Дорогой мой Андре, это недостойно вас". Взрыв смеха.

- А мне плевать.