Буржуа

И что сталось с этим развитым капиталистическим духом? Отдельные составные части его — именно упомянутые в конце — остались; другие зачахли или совершенно исчезли. Уже в течение XVII столетия уменьшается воинственный дух, который в прежние времена придавал характерную черту всем морским предприятиям; в XVIII столетии затем все более и более съеживается и предпринимательский дух: буржуа, правда, не «феодализируется», как в других странах, но — как бы это можно было охарактеризовать — он подвергается ожирению. Он живет на свою ренту, которую ему доставляют, хотя он и сидит сложа руки, либо колонии, либо ссуженные им деньги. Голландия становится, как известно, в XVIII столетии денежным заимодавцем всей Европы. Интерес к капиталистическим предприятиям какого бы то ни было рода уменьшается все более. «Голланды перестали быть купцами; они сделались комиссионерами; и из комиссионеров они, в конце концов, сделались заимодавцами» (Луцак). Кредит мог быть государственным и вексельным акцептным кредитом, это было безразлично: предпринимательский дух был, во всяком случае, сломлен, когда это предоставление кредита сделалось главным занятием буржуа.

6. Великобритания

Совершенно различную эволюцию проделал капиталистический дух в каждой из трех частей Соединенного Королевства: в Ирландии, Шотландии и Англии.

Ирландия почти исключается из ряда стран с капиталистической культурой. Никакая другая страна не была доныне так мало затронута дыханием капиталистического духа, как Ирландия. Поэтому ее судьба нас в этой связи далее не интересует.

В Англией мы уже часто встречались в течение этого исследования: мы видели, как в XVI столетии прорывается сильный предпринимательский дух, порожденный страстью к приключениям и стремлением к завоеваниям, и как бы основывает героическую эпоху капитализма в стране. Мы видели землевладельца в процессе превращения его в капиталистического предпринимателя. Мы пережили бурный период спекулятивного грюндерства всякого рода предприятий в конце XVII и начале XVIII в. Мы узнали, как к концу XVIII столетия развились до пышного расцвета мещанские добродетели и отчетность, что они сделались образцовыми для остальных стран, таких, как Германия и Франция. И мы знаем, что современный индустриализм имеет свою колыбель в Англии — с конца XVII столетия, а в особенности с объединения обоих королевств со стороны развития, проделанного капиталистическим духом в соседней стране — Шотландии.

Ни в одной стране мира не происходит его зарождение таким странным образом, как в Шотландии. Ничто не может более изумить того, кто занимается вопросами возникновения капитализма, как тот совершенно внезапный способ, каким, буквально точно взрывом, начинается расцвет капиталистического духа в этой стране и вдруг непосредственно вполне распускается, как цветок Victoria regia за ночь, одним ударом.

До XVII столетия шотландцы, как мы видели в другом месте, вели довольно жалкую торговлю с соседними странами почти без собственного судоходства. Капитализмом они оставались мало затронуты. В течение XVII столетия в этом состоянии хозяйственной жизни немногое изменилось. Напротив, они пережили необычно сильный религиозный подъем вслед за реформацией. И тут, к концу XVII в., происходит этот внезапный порыв неукротимого стремления к наживе и предпринимательского духа. Это нам подтверждают слишком много достоверных свидетелей, чтобы мы могли сомневаться в самих фактах. Вот некоторые из свидетельств (202).

«Вскоре после революции пламенные чувства (the ardent feelings) шотландского народа отклонились из своей прежней колеи религиозных распрей и воинственных интересов в направлении коммерческих предприятий», — пишет Бёртон. Под 1699 г. Бёрнетт отмечает в «Истории моего собственного времени»: «Люди высокого и низкого состояния были тогда в Шотландии одушевлены желанием вести дела» (desirous of getting into trade). В 1698 г. Флепер оф Сальтун пишет: «Никем не принужденные, а напротив, вследствие непредвиденной и неожиданной перемены национального духа (be an unforessen and unexpected change of the genius of this nation), все их мысли и склонности, как будто бы они были объединены и руководимы высшей силой, направились на дела». Пуританское духовенство было в ужасе. Пасторы стояли беспомощно на берегу, как курица-наседка, смотрящая, как уплывают утята. В 1709 г. пастор Роберт Уор-доу выражает в своих письмах воззрение, что «грех нашей слишком большой приверженности к хозяйственным делам (our too great fondness for trade), идущей так далеко, что она заставляет нас пренебрегать наиболее ценными интересами, будет нам предъявлен на Страшном Суде». Когда в том же году каперы захватывают несколько кораблей у глазговцев, он хочет, чтобы в этом усмотрели волю божью: «Я уверен, что господь наш с неудовольствием смотрит на нашу торговлю, с тех пор как она заняла место религии» (the Lord is remarkably frowning upon our trade… since it was put in the room of religion).