Настоящая книга косвенно поддерживает такой балансирующий шаг, рассматривая репрезентативную выборку очевидно перспективных материалистических и антириторических объяснений промышленной революции и современного мира - таких, как инвестиции или эксплуатация, или география, или внешняя торговля, или империализм, или генетика, или права собственности. Он находит их удивительно слабыми. Отсюда делается вывод (я допускаю пробел в выводах), что остальные объяснения, такие как идеи и риторика, должны быть сильными. (В двух последующих книгах будут предложены более позитивные доказательства изменений в риторике).
Критический метод "остатков" или "остатков" рекомендовал в своей "Системе логики" (1843 г.) в качестве одного из четырех методов индукции Дж.С. Милль, этот замечательно образованный и непредубежденный ученый. "Выводя из данного явления, - писал Милль в своем высокопарном, но доходчивом стиле, - все части, которые в силу предшествующих индукций могут быть отнесены к известным причинам, остаток будет следствием предшествующих причин, на которые не обратили внимания, или следствие которых было еще неизвестно", - говоря простым языком, уберите то, что можно измерить, и останется лишь влияние того, чего нельзя измерить. Если экономические и материальные причины, обычно предлагаемые в качестве экс-планов промышленной революции, окажутся слабыми, то значительный остаток вполне может быть эффектом оставшегося предшественника - возможно, риторического изменения. Если новые/старые инвестиции и торговля не могут этого сделать, то, может быть, новые способы говорить и думать могут. Я утверждаю, что решающим предшественником было изменение риторики около 1700 г. в отношении рынков, инноваций и буржуазии, распространившееся после 1800 г. Это было всего лишь изменение в разговоре и мышлении о достоинстве и свободе. Но оно было исторически уникальным и экономически мощным. Она подняла волну (хотя, кстати, в масштабах всей человеческой истории эта волна была скорее похожа на цунами; подразумеваемая внезапность японского слова лучше передает суть дела).
Материалистических концепций много, начиная от "первоначального накопления", о котором говорили ранние историки-марксисты, и заканчивая "новым институционализмом", которому отдавали предпочтение поздние экономисты-самуэльсонианцы. Критика, приводимая здесь, не бросается в глаза.
В восьмой круг ада попадают все возможные варианты предложенных до сих пор теорий; это также не проклинает их сторонников, многие из которых являются моими личными друзьями и восхищенными коллегами, будь то марксисты или самуэльсонианцы. Вполне могут быть верны их аргументы, утверждающие, что прибавочная стоимость остается у капиталистов в течение длительного времени, или объясняющие перераспределением средств некоторое увеличение эффективности то тут, то там на 2-3% национального дохода. Однако научные данные свидетельствуют о том, что экономические теории, теории "только благоразумия", взятые по отдельности или вместе, не могут объяснить поразительный рост реальных доходов с 1700 г. по настоящее время, исчисляемый тысячами процентов. Рето-рика, возможно, может.
Негативный аргумент, обобщающий многолетние исследования ученых-экологов и историков, таков: