Буржуазное достоинство: Почему экономика не может объяснить современный мир

Я собрал здесь католическую выборку научных и философских работ, имеющих отношение к этой гипотезе. Сам я с 1960-х годов занимался исследованиями в области экономической истории, особенно британской, а с 1980-х годов - философскими и литературно-критическими работами. Но большинство доказательств и рассуждений, которые я здесь использую, были открыты или изобретены другими. Книга представляет собой эссе, а не монографию. Специалисты заметят старые новости.

Мы, экономические историки, например, с 1960-х годов знаем, что накопление капитала не может объяснить ни промышленную революцию, ни ее продолжение - "хоккейную клюшку". Эта новость не очень-то дошла до наших академических коллег. Этому сопротивляются даже некоторые, к сожалению, заблуждающиеся историки экономики. Наши коллеги-экономисты, занимающиеся теорией роста и экономического развития, сопротивляются этому очень сильно. Они очень хотят и дальше верить, что количество выпускаемой продукции зависит не от идей, не зависящих от материальных причин, а главным образом от затраченного труда и особенно от массы имеющегося физического и человеческого капитала, Q = F(L, K)- такое прекрасное уравнение, такое жесткое и мужественное, бесконечно поддающееся математизации. И леворадикальный факультет французского языка был бы просто ошеломлен, узнав, что инновации не зависят от накопленного капитала, вырванного у пролетариата. А вот наука - пожилая и надежная.

Точно так же литературоведы знают, что буржуазия читала и писала европейский реалистический роман, от "Робинзона Крузо" до "Кролика богача", воспевая и понося буржуазные добродетели, хотя критики расходятся во мнениях о том, как именно. Связанное с этим представление о том, что романы и пьесы, следовательно, многому учат в истории буржуазной идеологии и инноваций, которое покажется среднему экономисту скандально ненаучным, вызовет зевоту на кафедре английского языка. Однако и эта научность - пожилая и надежная.

(Кстати, я использую слово "наука" в широком смысле "серьезное и систематическое исследование", что означает оно во всех языках, кроме английского последних 150 лет: Так, в голландском языке wetenschap означает "наука об искусстве", в немецком Wis-senschaft - "гуманитарные науки", а в буквальном смысле - "науки о духе", или во французском science - "серьезные и систематические исследования, касающиеся человека, такие как изучение литературы, философии или антропологии, буквально "гуманитарные науки", еще одно невозможное противоречие в современном английском языке], или просто "наука" в английском языке до 1850 г. или около того. Так, Александр Поуп в 1711 г.: "Пока с ограниченного уровня нашего разума / Короткие взгляды мы принимаем, не видя протяженности позади: / Но более продвинутые, созерцаем со странным удивлением / Новые далекие сцены бесконечной науки!" Он не имел в виду физику и химию. Джон Стюарт Милль использовал слово "наука" в его более древнем значении во всех своих работах. Приведение слова к значению "физическая и биологическая наука" в значении 5b в Оксфордском словаре английского языка - что было случайностью английской академической политики середины XIX века - побудило новейших носителей английского языка к бессмысленному труду по отграничению одного вида серьезного и систематического исследования от другого).

Точно так же никого на философском факультете, независимо от того, согласен он с ней или нет, не удивит "этика добродетелей", объясненная в книге "Буржуазные добродетели" (2006) и время от времени используемая здесь для обсуждения этических изменений в ходе переоценки буржуазных ценностей. (Например, я использовал его некоторое время назад, говоря о добродетелях надежды и веры, переориентированных в результате переоценки). Возможно, ее больше устроят кантовские и утилитарные аргументы - на философском жаргоне "деонтологическая" и "последова-тельская" этика, - которые возникли в XVIII веке и с тех пор доминируют в ака-демической философии. Академическая гегемония утилитаризма с 1789 г. по настоящее время, например, в вульгарной форме проявляется в том, что в бизнес-школе утверждается, что сложение "заинтересованных сторон" является единственным этическим аргументом, или в том, что на экономическом факультете утверждается, что U = U(X,Y) является единственным способом осмысления человеческого выбора. Но философ, по крайней мере, слышал о более древней теории, а также о ее недавнем феминистском возрождении. Ничего удивительного.

Удивительным в книге и потому менее научно обоснованным является утверждение о том, что в XVIII веке идеальное и материальное соединились и привели в движение современный мир. Однако даже у этой гипотезы есть предки.

 

Глава 5.