Буржуазный век

Несмотря на все это, графиня, однако, должна была подчиняться похотливым желаниям мужа всегда, когда это ему приходило в голову, причем он требовал от нее исполнения всех тех отвратительных приемов, которым он научился от последней проститутки, "наслаждений, говорится в прошении Лассаля, порожденных в своей неестественности духом дома терпимости". Нет ничего удивительного, конечно, что граф несколько раз заражал жену самыми отвратительными болезнями.

Могут возразить, что граф Эдмунд Гацфельд был патологическим чудовищем и потому его гнусность и развращенность нетипичны для его класса. Если такое возражение и основательно, то оно нисколько не умаляет культурно-исторической ценности бракоразводного иска Лассаля. Ибо последний доказывает еще многое другое, а именно что сотни жителей деревни и города должны были обслуживать развратные капризы графа, если хотели существовать, и то, что вся феодальная родня, включая и братьев графини, палец о палец не ударили, чтобы вырвать несчастную женщину из когтей развратника, хотя они и знали обо всех его гнусностях, так как им о них сообщали. Граф Гацфельд мог открыто позволять себе самые отъявленные дебоши, мог совратить целую провинцию, и никто серьезно не протестовал, все ему разрешалось, и власти ни разу не вмешались, хотя у них и было для того немало оснований. По этим причинам можно спокойно утверждать, что процесс Гацфельда освещает не только индивидуальные эксцессы одного чудовищного развратника, но и феодальные привилегии и феодальную извращенность домартовской Германии.

Что массовый разврат снова усилился в эпоху Второй империи, и в особенности во Франции, было тогда общеизвестным фактом. Каждый, кто занимается в настоящее время этой эпохой, хотя бы даже поверхностно, и тот найдет все новые доказательства в области как литературы, так и искусства. Этот факт поэтому лишь изредка и оспаривается. Непредубежденные историки современных нравов находят, однако, нужным ввиду дурной славы, которой пользуется эта эпоха господства кокотки, постоянно указывать на то, что было бы большой ошибкой предполагать, будто ныне уже нет следов подобных нравов.

Наше время в этом отношении не только не отличается большей невинностью, а совсем напротив, многое из того, что когда-то производило сенсацию, ныне считается пустяком, вызывает лишь снисходительную улыбку и очень скоро забывается. И то и другое не только не удивительно и не только, разумеется, не непостижимо, а неизбежно.

В эпоху, отличающуюся небывалым до сей поры накоплением капитала, в эпоху, когда этими богатствами распоряжаются значительные слои, половые отношения должны отличаться по необходимости разнузданностью. Столь же неизбежно, однако, по уже изложенным причинам и то обстоятельство, что крупные пороки могут ныне проявляться лишь за запертыми дверями и занавешенными окнами. Вот почему большинство людей имеют такое превратное представление о чудовищности разврата, царящего в современном большом городе. Но уже по многочисленным сжатым заметкам, то и дело появляющимся в печати, можно судить о том, на каком грязном болоте выстраивается эта жизнь.

Вот для примера корреспонденция из Кракова, относящаяся к новейшему времени:

"Здешняя полиция накрыла общество, которое устраивало афинские вечера и развратные оргии. Общество состояло из 300 молодых людей и 50 девушек из лучших семейств. Оно сняло в городе целый дом, где предавалось всевозможным эксцессам. Скандал обнаружился лишь случайно. У одной из девушек полиция нашла гектографированное воззвание с приглашением вступить в кружок. К нему был приложен проспект, более подробно рисовавший его деятельность. Полиция закрыла дом. Эмблемой членов кружка был серебряный паук. Дело произвело в здешних светских кругах угнетающее впечатление".

Подобные сообщения появляются каждую неделю то в одном, то в другом городе. Многие из таких случаев хоронятся полицией без шума, так что никто о них ничего не узнает. Еще больше случаев вообще не доходит даже до сведения властей, так как способы затушевать порок организованы ныне, в век всеобщей планомерной организации, так же хорошо, как и самый порок.

Репертуар сексуальной извращенности почти одинаков во все времена. Первую роль играют здесь флагеллация (самобичевание. – Ред.) и гомосексуализм.

Далее следуют: изнасилование детей, мания лишать девушек их невинности, некоторые формы колониальных ужасов, эксгибиционизм, содомия и т. д. Однако сама распространенность этих пороков различна в различные эпохи. Отсюда следует, что если большинство из этих пороков носит патологический характер, то общее состояние нравов содействует большему или меньшему их развитию. Болезненный случай становится, таким образом, пороком, интересным уже не только для врача, но и для историка нравов.

Наиболее важно здесь то обстоятельство, что все эти аномалии получили в последнее время особенно сильное распространение. Они снова всюду становятся явлением массовым. Поэтому и средства их удовлетворения практикуются и организуются, так сказать, в размерах крупного производства.